Каменное древо

Потом был удар о землю со всего маху и влажный хруст. Примятая трава и раскинутые бестолково руки.

Кровь на траву и в грязь.

И тишина.

Единая судорога сковала каждого на этом пятачке земли в кругу священных камней. Даже боль оставила меня, затаилась.

– Орм! – дикий вой – и безмолвие треснуло, как яичная скорлупа. – О-о-орм!!!

Роран кинулся к сыну, упал на колени подле большого неподвижного тела. Тот не шевелился, будто дух его вышибло одним сильным ударом.

– Сыночек! – простонал Роран, протягивая трясущиеся руки. Голос его мгновенно ослаб, стал дребезжащим, старческим. – Вставай, сынок… вставай же…

Но все понимали, что Орм не встанет. Острый камень, притаившийся в траве, пробил ему основание черепа.

Смерть забрала искателя сразу.

Ко мне никто не спешил. Среди оцепеневших зрителей я выхватил фигурку любимой женщины – она переводила опешивший взор то на меня, то на брата, то снова на меня. Лицо бледно, как мел, руки трясутся, а взгляд…

У моей смерти глаза янтарного цвета – подспудно я давно это чувствовал.

И молился, чтобы она не увидела, как по белому полотну расползается алая клякса. Я, наконец, почувствовал боль. Кровь текла и текла, пропитывая рубаху и штанину – нож сделал свое дело, а жадный Отец Равнин решил прибрать обоих спорщиков.

Рамона коснулась губ, твердящих беззвучное «нет-нет-нет», крепко зажала рот и беззвучно закричала.

Уже вовсю лупил дождь. Ветер набирал силу.

– Великий Отец явил свою волю! – где-то на краю сознания прозвучал торжественный вопль.

А моя жрица сделала неловкий шаг и стала клониться вбок. Я дернулся навстречу, но боль скрутила пополам, опрокинула в грязное месиво. В ушах нарастал гул, словно кто-то со всего размаху ударил по голове кувалдой.

Последнее, что я увидел перед тем, как кровавое марево заволокло обзор – Рамона лишилась чувств и тяжело осела на землю.

Прости, любимая.

И прощай.

Глава 17. Тяжелый разговор

Рамона

Горы молчали.

Пустота, сосущая и глухая, воронкой разрасталась в груди и вытесняла то, что было душой. Я тонула в этой пустоте, не делая попыток глотнуть воздуха – все казалось бессмысленным. Зачем я дышу, хожу, вижу? В голове барабанным боем отдавались злые слова:

Ты убила своего брата, дрянь. Лучше бы ты умерла вместо него.

Ты прав, отец. Как же ты прав.

Лучше бы я умерла вместо них обоих. Или вместе с ними.

Сбылось мое видение, сбылся пророческий сон. А ведь я успела забыть о нем, глупая! Думала, раз он не появился в Книге Пророчеств, то это все игры моей фантазии, и переживать не стоит.

Я откинулась на постель и закрыла воспаленные глаза. Раньше я не знала, что можно столько плакать, что человеческое сердце способно вынести такую отчаянную боль и не разорваться. Хотя для меня было бы милосердней, если бы оно просто замерло и больше не билось.

…Я выла и кричала, как раненое животное. Вцеплялась ногтями в лицо и каталась по земле, полностью утратив человеческий облик, рвалась из пытавшихся удержать меня рук – туда… Самые страшные сны, самые жуткие кошмары не могли сравниться с тем, что случилось в кругу камней на старом капище. И виновата в этом я, только я.

Дорогу до Антрима я помнила смутно – все прошло, как в бреду. Мне влили в рот горький напиток, обжигающий горло, и нацепили амулет, подавляющий волю и чувства. Но все равно, стоило только глаза закрыть, как перед внутренним оком возникала картина моего личного конца света: нож Орма вонзается в незащищенный бок Ренна, кровь стремительно расползается по белой рубашке…

Потом брат летит наземь, и слышится этот противный, выворачивающий нутро хруст.

И я снова кричу, кричу, кричу и срываю связки. А после проваливаюсь в пустоту без света и дна.

Прежде я никогда не видела отцовской слабости. Он был образцом стойкости даже в тот день, когда ушла моя мать. Слезы этого несгибаемого человека выбили почву из-под ног окончательно. Хотелось зажать уши и выколоть глаза, вырвать из груди сердце, лишь бы не видеть, не слышать, не чувствовать.

Не видеть, как отец баюкает на груди окровавленную голову Орма, не видеть взгляд Ренна – безумный, непонимающий, полный боли и безнадежной тоски… И багровый ручей, как во сне-предсказании.

Он упал. Упал прямо на раскисшую землю, в черную грязь, зажимая страшную рану рукой, будто это могло помочь. И меня не пустили к нему исцелить или просто попрощаться. Последний раз прикоснуться к руке, почувствовать тепло и тяжесть ладони, разгладить упрямую морщинку между бровей, упасть на грудь лицом, вдохнуть и запомнить его запах.

Всего этого меня лишили.

Знала бы, как все обернется, ни за что бы не позволила себе даже посмотреть в его сторону. Не пришла бы в ту проклятую пещеру, на тот проклятый балкон, выбросила бы из головы все бунтарские мысли и молча служила богине до конца своих дней. А то надумала себе невесть что, потакала глупым эгоистичным мечтам, хотела обрести то, что не суждено иметь Каменной жрице.

И с чего только взяла, что Ренн для меня? Он степной ветер, а я хотела его присвоить и только погубила.