Каменное древо

– Зачем я вам? – решилась задать вопрос. – Теперь я бесполезна, Дар пропал. Я не чувствую камней, не слышу голоса Матери Гор. Она меня покарала.

– Ты сама себя покарала, – непреклонно оборвала мои излияния матушка Этера. – Чувство вины и боль утраты не дают тебе использовать Дар, ты неосознанно поставила на него запрет.

– Я? Это сделала я сама? – совсем запутавшись, поднесла ко рту указательный палец и до боли закусила фалангу. Нервная дрожь зародилась в глубине моего существа, тело окутал неприятный холод.

– Магия завязана на чувствах и эмоциях. Особенно сильные способны пробудить ее, замкнуть или выжечь дотла. Но сразу после ритуала Дар вернется, – как ни в чем не бывало произнесла Верховная. – А твоя душа найдет исцеление и покой.

Исцеление, покой… Похожие на смерть. Может, лучше действительно умереть?

– Выходит, Дар запереть нельзя? Только отобрать, как это случилось со старейшиной Ольдом? – спросила я, потому что любопытство пересилило.

Верховная потерла морщинку между бровями, будто что-то вспоминала.

– Запереть его можно только у ребенка, пока Дар еще не успел войти в силу. Каменные жрицы способны на это, но на моей памяти этот ритуал ни разу не применялся. А пока, Рамона… – она мазнула по мне взглядом, будто кистью, смоченной в ледяной воде. Даже волоски приподнялись от озноба. – Готовься. Успокой думы, помолись. Время у тебя еще есть.

С этими словами она удалилась, оставив меня вариться в собственных мыслях.

Глава 23. Дом на краю леса

Реннейр

Путь занял больше времени, чем ожидалось. Только ближе к сумеркам я приблизился к лохматой громадине Лествирского леса, измучив Чалую долгой скачкой и вымотав себя так, что открылась рана в боку. Кровь пропитала повязку и испачкала вещи, я чувствовал, как с каждым движением внутри что-то натягивается. От боли и голода кружилась голова.

Но на чистом упрямстве я продолжал двигаться дальше. Как будто понял, что все было пережито ради того, чтобы я попал именно сюда. В это место.

Все мои сны, все предчувствия, этот пожирающий огонь вели именно в эту точку – к заброшенному деревянному срубу. Может, мне было предначертано получить рану от руки Орма и пережить смерть вместе со вторым рождением? И ради этого я должен был встретить Рамону?

При мысли о ней в груди привычно задрожали тонкие струны – и больно, и тоскливо, и до невозможности сладко.

Дверь я вынес ногой. Ржавый засов отозвался недовольным скрежетом, из-под крыши посыпалась труха. Дохнуло пылью и затхлостью. Несмотря на то, что здесь давно никто не жил, вещи хорошо сохранились, деревья не разрушили пол и стены. Этот домик выглядел так, будто его хранила неведомая сила.

Я огляделся, подмечая каждую деталь. Все как в моем сне.

Между лопаток скользнули мурашки, и я замер на несколько мгновений, пытаясь справиться с эмоциями. Рана все так же сочилась кровью, но я уже не обращал на нее внимания.

Гораздо интереснее узкая деревянная кровать с брошенным поверх одеяла женским платком. И стол, на котором стояли две чашки, будто хозяйка вышла на улицу набрать воды и собиралась в скором времени вернуться.

Скрип половицы как хриплый выдох.

Я шагнул вперед.

На каменной печи изящная глиняная ваза с засохшим букетом – цветы такие хрупкие, что, дунь ветер посильней, рассыпятся в прах. Как символично.

От этих мыслей я, дехейм лорда и человек, давно утративший всякую сентиментальность, очерствевший душой, убивающий врагов без жалости и дрожи, почувствовал, как запекло в глазах.

Так странно было касаться вещей, которые когда-то держала в руках мать. Женщина, которую я никогда не знал, и которая была мне почти чужой. Но, несмотря на это, в груди всколыхнулось сожаление о жизни – той жизни, которая могла бы у меня быть, сложись все иначе.

Сняв с полки свечу, я установил ее на столе и чиркнул кремнем о кресало. Дом сразу ожил, в окно постучалась ночь.

Оттягивая тот самый момент, я прошел к печи и, сняв заслонку, сунул руку в темное жерло. Пошарив среди остатков горелых дров и угля, вдруг нащупал что-то необычное. Эта вещь была завернута в платок – округлая, гладкая, тяжелая. Похожая на птичье яйцо, только холодная. Я разворачивал ткань медленно, словно боялся, что содержимое подтвердит самую безумную из догадок.

Это был самоцвет – круглый, с множеством мелких граней, глубокого винного оттенка. Камень светился ровным внутренним сиянием, и, когда я вытянул руку, пытаясь рассмотреть его подробней, комнатенка озарилась сотнями искр. Они брызнули в разные стороны так, что заболели глаза.

А ведь она была права, моя жрица, но я не поверил. Рамона гораздо зорче меня, упрямого дурака.

Тени дрожали на стенах, наблюдая. Кровавый камень мерно пульсировал, словно в руках я держал живое человеческое сердце. Алые глубины затягивали, как болото – я уже не мог оторвать от него взгляда. Силился моргнуть или отвернуться, но не сумел, меня утягивало внутрь.

Что за пропасть!