Каменное сердце

Сэмюель уверенно потряс головой:

— Мой мастер берется исключительно за справедливые дела. Как наше с вами. Я — добрый христианин, сэр, и просто не смог бы работать у адвоката, который защищает плохих людей. — Он покраснел. — Я не хочу сказать, что так делаете вы, сэр, но в данном случае вы ошибаетесь.

Я был изумлен до глубины души. Неужели Сэм искренне верил, что Винсент Дирик является поборником справедливости? Однако, похоже, мой собеседник не кривил душой.

— Хорошо, Фиверйир. А теперь я должен вернуться к себе в гостиницу, чтобы немного подкрепиться, — вздохнул я.

— А мой хозяин велел мне отыскать брадобрея, — вспомнил клерк.

Мы вышли на улицу. Смеркалось, и в окнах появились зажженные свечи. Некоторые возчики уже укладывались спать в своих фургонах.

— Наверное, все они едут в Портсмут, — предположил я. — Как и наша рота стрелков.

— Вот бедолаги, — с печалью в голосе промолвил Сэм. — Я видел, как солдаты смотрят на меня, и знаю, что они считают меня слабаком. Однако я думаю о том, что может их ждать, и молюсь за них. Как это скверно, что в целой роте нет проповедника! Большинство этих людей так и не познали Господа. Они не понимают, что за гибелью в бою может последовать скорая дорога в ад.

— Не исключено, что обойдется без битвы. Возможно, французы не рискнут высадиться.

— Всей душой уповаю на это.

На руку мне упала холодная капля.

— Ну вот, начался дождь, — скривился я.

— В лагере все промокнут.

— Да. А мне надо побыстрее вернуться в свою гостиницу. Спокойной ночи, Фиверйир.

— Спокойной ночи, мастер Шардлейк.

— Ах да, Сэм, заведение цирюльника находится на соседней улочке за углом. Так и передай своему хозяину.

Когда я добрался до своего постоялого двора, дождь уже лил как из ведра: начиналась очередная летняя гроза. В рубашке и камзоле я промок насквозь. Человек, которого мне пришлось подкупить, чтобы найти место в гостинице, пригласил меня к кухонному очагу, посидеть у огня, надеясь, вне сомнения, еще на одну монетку. Я был рад принять его предложение — нужно было где-то тщательно обдумать то, что я сейчас узнал.

Я смотрел в пляшущие языки пламени. Итак, два десятилетия назад в Рольфсвуде сгорела домница и при этом погибли два человека. Судя по тому, что выкрикивала Эллен в Бедламе, она присутствовала при пожаре и видела, как сгорел по крайней мере один из тех людей. Не могла ли она повредиться в уме вследствие страшной трагедии? Но как тогда вписывается в эту картину нападение на нее? Хотя в очаге жаром дышали дрова, по моей коже побежали мурашки. А вдруг смерть владельца домницы и его подручного была не случайной? Что, если Эллен стала свидетельницей убийства и в Бедлам ее запрятали именно поэтому? Мне уже начинало казаться, что Барак, предупреждавший меня об опасности, был прав.

Тут мне пришло в голову, что ездить в Рольфсвуд, вообще-то говоря, и не стоит. Можно спокойно вернуться в Лондон, и пусть все остается как есть. В конце концов Эллен провела в безопасности девятнадцать лет, а если я разворошу старое убийство, то могу вновь подвергнуть ее риску.

Языки пламени над дровами в очаге поднимались все выше и выше. И вдруг они высветили снизу вырезанные на каминном заднике слова, заставившие меня вздрогнуть и едва не свалиться со стула.

«Не горюй: сердце твое принадлежит мне».

Женщина средних лет, стоявшая возле кухонного стола и закладывавшая в котелок разные продукты для похлебки, посмотрела на меня с удивлением.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — поспешила она ко мне. — Вы вдруг так побледнели.

— Что это? — указал я на надпись. — Эти слова… вон там, вы видите их?

Повариха бросила на меня недоуменный взор:

— В нашем краю на задней стенке камина часто вырезают разные слова и фразы.

— Но что это значит? Чье сердце и кому оно принадлежит?

Моя собеседница вдруг встревожилась:

— Не знаю… может быть, жена мастера, изготовившего эту доску, умерла или же с нею приключилось что-то дурное… Сэр, вы плохо выглядите!

Пот струйками тек у меня по вискам, и я чувствовал, как раскраснелось мое лицо.

— Со мной случился какой-то непонятный припадок, — объяснил я. — Поднимусь-ка, пожалуй, наверх…

Кухарка с сочувствием кивнула мне:

— Это все наши тяжелые мысли: о проклятых французах… о том, как они плывут в Англию… Мне, признаться, тоже не по себе. Ох, сэр, скверные наступили времена…

Глава 16

Следующий день, уже четвертый, проведенный нами в дороге, не принес особых событий. Снова было жарко, солнечно и душно. К счастью, дождь не затянулся надолго и не размыл дорогу. Мы ехали через леса и мимо пастбищ и к полудню добрались до Питерсфилда, где и остановились передохнуть.