Каменное сердце

Поездка Чехова на Сахалин была именно, говоря по-довлатовски, «общественно-политическим фокусом», за который он заплатил своим здоровьем.

Еще одной «выходкой» Чехова было демонстративное сложение с себя звания почетного академика, потому что царь не утвердил избрание Горького. Академия стала по стойке смирно, а Чехов в знак протеста вышел из состава академиков.

Чехов, наконец, перестал сотрудничать с «Новым временем» и рассорился с Сувориным, потому что последний в деле Дрейфуса занял антисемитскую позицию.

Теперь о европейцах.

В защите Дрейфуса активное участие принимал Золя (его знаменитая статья «Я обвиняю!»). Гюго написал открытое письмо, чтоб Франция не выдавала России какого-то беглого народовольца… Что уж говорить о Вольтере, Руссо и Байроне, которые не чурались не только прямого политического высказывания, но и прямого политического действия.

И наконец. Широкого признания на Западе первым добился все-таки Тургенев. Потом – Достоевский. Достоевский, кстати, был настолько популярен, что простодушные немецкие критики считали, что в России целых два Федора Достоевских: один – серьезный писатель, автор философского романа «Преступление и наказание», другой – сочинитель легкомысленных повестушек вроде «Крокодил» и «Чужая жена и муж под кроватью»; и оба Михайловичи, вот ведь удивительная страна Россия! Но я отвлекся.

Что же касается «нормальности» творчества Чехова – это какая-то поразительная психологическая и литературоведческая девственность.

Так что вот. Чехов – величайший писатель, мировой гений. Но не потому, что он брезгливо отворачивался от политики и был «нормальным».

Довлатов – превосходный автор. Я его обожаю.

Но здесь он всё напутал. Бывает!

Интересно также

река времен в своем стремленье

Интересно также было бы написать книгу о хорошем писателе 2000-х (например, о Быкове, Иличевском или Терехове) – как этот писатель вдруг очутился в 1970-х годах.

Как он ходит по редакциям – по журналам и издательствам – и предлагает свой новый роман.

Например, «Остромов», «Перс» или «Каменный мост».

Представляю себе личики редакторов, которых мы тогда – в 1970-е – считали смелыми и прогрессивными.

Книга должна быть смешная. Вроде «Швейка».

И сам писатель-попаданец должен быть похож на бравого солдата.

– Осмелюсь доложить, я официальный писатель!

– Вы?!?!

– Признан писателем на втором московском совещании молодых писателей! Рекомендован для вступления в Союз Писателей СССР!

– Фууу… Уффф… А членский билет у вас есть?

– Пока еще никак нет!

– Ага! А писатель, у которого нет членского билета, является… Кем является?

– Осмелюсь доложить, является без членского билета!

– Вот именно. Является без членского билета, и поэтому не может рассчитывать на публикацию.

Смех смехом, а как мощно изменилась литература с тех пор.

Литература как организм, я имею в виду.

Ну и по содержанию тоже.

Социалистический реализм. Матрица романа

Сережа и Мукоед

Молодой инженер по имени Сергей бросает насиженное место в столичном тресте и уезжает в дальний город строить новый завод, с потерей в должности (бригадиром или простым рабочим). Говорит пожилой интеллигентной маме: «Потому что это нужно стране! Кто, если не я? Хочу проверить себя!» Его девушка Лена, тоже из интеллигентной семьи, после краткой внутренней борьбы едет вместе с ним.

Девушка – нежная и хрупкая, а он – перворазрядник по боксу. Поэтому легко дает отпор кулаком в морду приблатненному работяге, который терроризирует новичков, а на самом деле никакой не рабочий, а проходимец (недоразоблаченный троцкист или вор-рецидивист).

Свадьбу играют во дворе, меж двух бараков. Гости поют частушки и революционные песни, отчего на сердце героя радость, тревога и предчувствие большого дела.

Директор завода, дореволюционный специалист (если роман написан в 1930-х) или старый сталинист (если автор сочинил его после ХХ съезда КПСС), относится к людям как к машинам, пешкам, винтикам. Все время кричит: «План! Государственные интересы!! В Москве нас не поймут!!!» Герой с помощью секретаря парткома противостоит таким несовременным методам руководства. Становится начальником цеха, главным механиком, замдиректора – и уезжает в Москву на совещание. Вместе с ним едет начальник отдела снабжения милый пройдоха Либерзон (его функция – веселить героя и читателя рассказами про Одессу в 1918 году) и еще один сотрудник – зам главного конструктора Люба Мукоед, задиристая умница с дипломом Бауманки и синими глазами, светящимися во тьме тамбура, куда они ночью выходят покурить. «Дым папиросы «Казбек» смешался с пепельными волосами Мукоед, а толчки поезда на стыках вошли в единый ритм со стуком их двух горячих молодых, обо всем позабывших сердец».

(В соцреалистических романах у разлучниц бывают не совсем обычные фамилии: черт шельму метит.)