Солдат, крепко державший Хайнца, вдруг отпустил его и бросился бежать, отшвырнув автомат. Хайнц так и не понял, что произошло. Он поглядел на брошенное оружие – автомат покрывали шелушащиеся язвы ржавчины, растущие прямо на глазах. Хайнц оторопело наблюдал за этим зловеще-стремительным процессом, чувствуя, как по спине течёт холодный пот.
Среди камней забились срывающиеся крики и отчаянная пальба. Солдаты стреляли куда попало, швыряли оружие, бестолково носились туда-сюда, кто-то побежал к машинам, кто-то упал и больше не поднимался. Два грузовика, один с арестованными, другой порожний, с рёвом рванулись с места. За ними последовали ещё один автомобиль и два мотоцикла. Прочие машины уже не заводились. Люди убегали по дороге без оглядки, точно их преследовала вся преисподняя. Некоторые остались лежать у мёртвых машин.
Снег сменился редким, не по-осеннему тёплым дождём.
Хайнц, будто в трансе, двинулся куда-то вперёд, обходя неподвижные тела, распростёртые на блестящих от влаги гранитных плитах. На погибших старался не смотреть. Однако случайный взгляд выхватил чью-то скрюченную руку, сморщенную, высохшую, точно прокопчённую, всю покрытую похожими на крупу коричневыми пятнами, с безобразными жёлтыми ногтями. Хайнц смотрел, не понимая, вглядывался, хотя и не желал глядеть, и невольно подходил всё ближе, и даже наклонился, чтобы лучше было видно – совсем как в ночном кошмаре, когда тошное любопытство оказывается сильнее самого дикого страха. Шинель мёртвого солдата расползалась от ветхости, а под заросшим ржавчиной шлемом было ссохшееся, как сушёный плод, с провалившимися глазницами, лицо древнего старика. Хайнц отшатнулся, тихо взвыв от ужаса.
Наверное, с ним случилось что-то вроде обморока. Обнаружил он себя идущим по площади дёрганой, шаткой походкой. Он чувствовал себя последним живым существом на земле. Задушено звал: «Командир! Командир!..», не отводя взгляда от сидящего на земле человека в чёрном, уронившего голову на алтарный камень. Он не смел думать о том, что будет делать, если окажется, что на месте командира – тоже такой вот жуткий стариковский труп в сгнившей одежде – будто считаные минуты обернулись столетием… Ошарашенный этой внезапной мыслью, Хайнц посмотрел на собственные руки, на миг кромешного ужаса приняв пятна грязи за отметины времени. Помедлив, положил дрожащую ладонь на плечо офицера. Тот сразу обернулся, да так резко, что Хайнц отскочил.
Лицо Штернберга было по-прежнему молодым, но совершенно безжизненным и как никогда, до гротеска, уродливым: с кровавыми потёками, правый глаз почти закатился за веко, а тусклый левый казался незрячим. Штернберг долго смотрел на Хайнца, будто не узнавая.
– А, это вы… – холодно произнёс он наконец. Помолчав, бездушным стальным тоном добавил:
– Я должен во что бы то ни стало завершить операцию. Вы мне в этом поможете.
В его голосе, холодном, как арктическая пустыня, не оставалось ни тени эмоций.
– Т-та-так точно… – Хайнц не мог пересилить дрожь кривящихся и прыгающих губ. – Ра-разрешите д-доложить… Тут один штатский украл ваш чемодан. Покидал в него все эти стержни и смылся. Я видел, куда он побежал… И ещё… – Хайнц хотел рассказать про мертвецов со старческими лицами, но только, заикаясь, тыкал рукой куда-то в сторону, а другой рукой размазывал по лицу мокрую грязь, невнятно приговаривая:
– В-виноват… в-виноват…
Ледяное ожесточение на лице офицера сменилось неопределённым пустым выражением, словно он тяжело приходил в себя после глубокого наркоза. Он посмотрел на Хайнца почти растерянно. Обвёл шальным взглядом площадь, на которой больше не осталось ни единой живой души. А потом сделал то, что вмиг смыло весь кошмар последних часов. Штернберг взял Хайнца за плечи, грубо встряхнул, примял к себе и тихо произнёс:
– Ты молодец… Не сбежал, не сдрейфил… как все эти шавки… Ты же просто молодец. Один я тут сейчас свихнулся бы.
Хайнца поразило неожиданное «ты» вместо привычного холодно-насмешливого и высокомерно-снисходительного «вы».
– Мы догоним этого чёртова предателя, – сказал Штернберг. – Мы быстро его найдём, он не мог далеко уйти с таким грузом. А затем вернёмся сюда и завершим операцию.
«Мы», – мысленно повторил Хайнц.
– Подыщи себе оружие, – велел Штернберг. – И поторопись, у нас нет времени.