Каменные человечки

Он передал кисти и шпатели продавцу и приветливо улыбнулся.

– Нужны два ящика больших банок для консервирования, на двадцать восемь унций[18], если они у вас есть. У мамы большие заготовки.

Продавец ушел и скоро вернулся, поставив рядом с кассовым аппаратом две картонные коробки.

– Больше ничего?

– Это все.

Забрав покупки, он спешно вышел из магазина.

Держась подальше от больших шоссе и автострад, он только через три часа добрался до давно пришедшей в упадок промышленной зоны, где вырос среди дымовых труб и трубопроводов.

Пришедшая с началом осени волна жаркого воздуха окутала Делфос послеполуденной дымкой. Он проехал мимо пустующих корпусов старого аккумуляторного завода, откуда четыре года назад уволили его мать, мимо заброшенных предприятий и мастерских и свернул на Второе авеню. Ни автомобилей, ни пешеходов – только разбитые витрины магазинов, разорившихся после того, как зона экономической активности переместилась десять лет назад за океан, в Азию.

На углу красовался большой рекламный щит архитектурной новинки. Старый квартал планировалось снести, чтобы освободить место для огромного многоуровневого торгового центра с водопадом и прудом с настоящими живыми утками и деревьями в натуральную величину в просторном атриуме.

Влажная мечта подрядчика: залить свежим бетоном сотню ярдов для привлечения транжир с Южного берега: пусть гуляют и делают покупки. Подумать только. Ничейную землю на окраине Чикаго ожидали большие перемены.

Но и в таком состоянии, заброшенный и в руинах, старый квартал дарил ощущение комфорта. Закрыв на мгновение глаза, он почувствовал себя мальчишкой, швыряющим камешки в ливневую канаву или бегущим на мясной рынок по поручению матери. В предназначенный к сносу дом он стал возвращаться после встречи с юной автостопщицей у Малого Калумета. Газовая плита осталась подключенной, что позволяло варить и консервировать, как делала когда-то мать. Создавать надежный запас на трудные времена, когда отвернется удача и боль станет невыносимой.

В проемах между покинутыми, с заколоченными окнами домами то появлялся, то исчезал бурливый ручей. Пробегая под улицей, поток вливался в Малый Калумет. Он припарковался возле выгоревшей витрины. Сжал каменный амулет на шее. Но ощущение потери не проходило – засевшая глубоко внутри боль простиралась в бесконечность, умаляя его до размеров пылинки. Он включил первую передачу и отъехал от тротуара. Каждый оборот колес приближал его к дому, к язвительному, с сильным акцентом голосу матери, к ее насмешкам, после которых он всю ночь просиживал на деревянном стуле в своей комнате, просыпаясь от звука падающих на пол капель. Но, по крайней мере, не в мокрой постели. Мальчиком он часто ездил с матерью на городских автобусах и однажды средь белого дня надул на ее платье. Она выбранила его прямо там, на глазах у других пассажиров. Заявила, что он сделал это нарочно, и выволокла из автобуса на две остановки раньше. Он шел по проходу, оставляя за собой цепочку капель.

Когда они вернулись домой и она велела принять наказание, он послушно, как делал всегда, открыл рот и, тужась, проглотил шероховатый камешек, который мать подобрала на заднем дворе. Запас их у нее не кончался и вполне соответствовал его бесконечным несчастьям.

Не включив поворотник, он свернул в переулок и припарковал пикап на засыпанной гравием стоянке позади нежилого, заколоченного многоквартирного дома. Быстро войдя, поднялся наверх, толкнул дверную створку в кухню и по крутому узкому пролету вышел на крышу обреченного здания. В кромешной темноте он снял цепи, которые перерезал несколько месяцев назад, и распахнул пожарную дверь, поморщившись от ударившего в глаза слепящего света. Старая кровельная смола пузырилась на жарком воздухе.