Каменные клены

Если бы она знала, что в девяносто шестом его придется кормить с ложечки, а под одеяло засовывать эмалированную утку, если бы знала, что ей придется научиться делать уколы и колоть ему розоватую мутную дрянь по часам, иначе он будет кричать от боли, то, наверное, она собрала бы свои хитоны и гиматии и сбежала бы обратно, в свою бакалейную лавку.

Но это был август девяносто первого, до аварии в окрестностях Свонси оставалось несколько лет, и папа выздоровел. Однажды, воскресным утром, он надел свой синий халат и принес в сарай разломанную в куски картоньерку, найденную им в груде деревяшек еще в начале лета — в лавке старья, которую он почему-то называл The Old Curiosity Shop.

В Сочельник учитель подарил Саше «Естественную историю» Плиния с воображаемым портретом на обложке. В портрет можно было влюбиться: высокие мраморные скулы и волнистые девичьи волосы. Младшая долго выясняла, что значит воображаемый портрет, но так и осталась в недоумении.

— Это лицо автора, которое ты видишь, когда читаешь чью-нибудь книгу, — сказала Саша. — Оно бывает сильно не похоже на настоящее, но всегда ближе к тому, что есть на самом деле.

Учитель открыл книгу на середине и прочел про юношу, добывшего лечебный цветок пиона, несмотря на его хранителя — злобного пестрого дятла, норовившего выклевать герою глаза.

— Я тоже пойду к пестрому дятлу! — сказала Младшая, — чтобы достать пион и вылечить Сашиного папу. Потому что если он умрет, мама снова выйдет замуж, и у меня появится вторая сестра, а это уж слишком.

— Дойди хотя бы до оранжереи, — заметила Саша, — тебя грядку с ландышами прополоть и то не заставишь. Или в аптеку Эрсли сбегай за кислородом. А то пестрый дятел выклюет тебе глаза и ты не сможешь за мной шпионить.

— Девочки, вы невыносимы, — сказал учитель Монмут.

Дневник Луэллина

вот что один писатель ответил на вопрос о любимой книге — уже несколько лет, как меня интересуют только хроники мореплавателей!

а я поймал себя на том, что перестал читать с тех пор, как первый раз открыл сашину тетрадку в ее наглухо зашторенной спальне, недочитанный ап де греф так и остался возле моей кровати, ап де греф, путешествие по амазонке, 1894 год! я успел понять из первых двух глав, что земля может быть и не круглой, но когда многие люди вообразили ее шаром, она просто взяла и стала такой

теперь я не читаю книг, вместо них я читаю вторую тетрадь саши сонли, совсем не похожую на первую, вообще ни на что не похожую, разве что — на монолог из посланий, написанных овидием от лица несуществующих ревнивых женщин

я читаю про лиловые заросли вереска под дождем, свинцовый блеск ирландского моря, про эолову арфу на чердаке, кровь матери на засыпанном хвоей снегу, голубую известь под ногтями отца, про то, что потолок ее детской похож на корочку яблочного пирога, а волосы ее сестры — на выцветшие водоросли, про вязаные носки, в которых она ложилась спать со своим женихом, я читаю и думаю: сколько у нее было мужчин, у этой немой из портичи, оперной фенеллы, [125] исполняющей мимическую партию на глазах у безучастной публики?

дэффидд монмут, которому ничего не перепало

пианист из гостиницы в Кенсингтоне, высосанный из пальца

смотритель дрессер, который ни за чем не присматривает

да сколько бы ни было! эту тетрадку я не променял бы ни на ласарильо с тормеса, [126] ни на дневник чумного года [127] — зато сжег бы ее с великим удовольствием, как тот подлый венецианец, что заполучил манускрипт цицерона и уничтожил его, наскоро списав наилучшие мысли [128]

***

единственное в городе кафе с двумя компьютерами, где я в прошлый раз проверял почту, закрылось на переделку: из него, похоже, собираются сделать лавку пряностей

в новой витрине нет ни ладана, ни мирриса, зато банки с коричными палочками [129] лежат горой — хватило бы на похороны бедной нероновой жены

кто будет покупать корицу в городе, где едят только фруктовый хлеб и сосиски? и где я теперь буду отвечать на письма? спросил я гвенивер, завернув в пустоватый трилистник, города, где нельзя проверить почту, подобны безлюдной пустыне, в них я чувствую себя голодным кочевником, письма, выброшенные на электрический ветер, не дают мне покоя!

гвенивер пожала плечами и провела меня в комнату, где ее внук делал уроки, скрючившись перед маленьким дисплеем — лицо у мальчика было слишком белым, таким бывает свежий сыр каэрфилли, который сразу крошится в руках, он неохотно слез с табуретки и пошел за гвенивер в чайную, оглянувшись на меня несколько раз, как будто боялся, что я вынесу его потрепанный ноутбук через черный ход

я занял его место, проверил почту — ничего! потом заметил внизу, в правом углу экрана, значок какого-то форума, нажал на него и дал волю своему любопытству

чорт, лучше бы я этого не делал

ловкость, лень и лукавство, чем не три причины влюбиться до беспамятства? рефлексии, ревность и расточительность, чем не причины для убийства?