Каменные клены

дайте мне букву, и я назову вам не меньше трех причин для чего угодно, но не спрашивайте меня, что может заставить человека убить двух доверчивых псов, названных в честь воронов-сплетников, садившихся одину на плечи

прочитав несколько страниц в гостевой вишгардских луферсов, я совершенно расстроился, захлопнул компьютер и вернулся в зал, пройдя мимо украшенной крахмальными оборками спины гвенивер и сутулой спины юного маунт-леви, охотника на ведьм — оба были заняты выкладыванием марципанов на большое блюдо

спасибо, джуниор! я остановился перед ними, положив руки на стойку бара, знаешь, парень, что я думаю о ваших шутках? один ученый китаец, живший во времена пяти династий, проснулся у себя дома в непристойном виде: на лбу у него был нарисован краб, а за ушами торчали мокрые фазаньи перья, так над ним подшутили школьные друзья

представь себе — он очень огорчился и тут же покончил с собой

***

перебравшись из кленов в привычную комнату над баром, я едва заснул на жесткой пиратской койке — когда патрик давал мне ключи, он сказал, что принесет шерстяной плед, но я отказался и целый час дрожал под худым покрывалом, истертым, будто динарий времен каракаллы

сначала мне приснились белые цветы крапивы вокруг крыльца, поникшие под дождем, заколоченное фанерными листами окно веранды, и я, сознавая себя спящим, дергаю шнурок медного корабельного колокольчика, висящего на резном столбе, но в доме нет никого, кто бы мог отпереть мне дверь

дождь усиливается, трубы наполняются жестяным звоном, вода на решетке кружится, будто дервиш, я обхожу дом и забираюсь на чердак по железной лесенке, я знаю, что круглое окно чердака открыто, оно всегда открыто

на полу влажное деревянное крошево, зацветшие заводи журналов, письма и сепии вроссыпь, я сажусь на пол, чтобы приглядеться, и тут дом трогается с места, и плывет, покачиваясь, в дождевой воде, в сонном осеннем сурике, в чернильной мезге терновника — за круглым окном, все больше похожим на иллюминатор, густой космической заваркой плещется полночь, на безмолвье чужих колоколен и на зимний огонь маяка, повторяю я неизвестно откуда взявшуюся строчку, и просыпаюсь с ней же, будто с облаткой под языком

я встал, выпил ржавой воды из-под крана, выключил забытый на столике ночник, на часах была половина четвертого, самое смутное время — сейчас беспокойная миссис сонли наверняка качается в своем плетеном кресле

я обмотал вокруг шеи свитер и заснул в другой сон

в другом сне отец явился в пансион, чтобы поговорить со мной, а саша не пустила его на порог, я же слушал их диалог, стоя босиком в коридоре, в длинной ночной рубашке

я не могу впустить вас с этой кошкой, говорила саша, у меня в саду две огромные собаки, они разорвут ее в клочья! отец бормотал что-то докучливым, будто комариный звон, голосом, я видел серый рукав его пальто, с рукава на плиточный пол стекала вода, наверное, дождь все еще идет, подумал я, он продолжается в этом сне, какой длинный утомительный дождь

***

прошлой ночью я совсем не мог спать и думал о саше, с головой утопая в пышной тюдоровской кровати комнаты номер пять — не хватало только балдахина на резных столбах и ниши для требника в изголовьи

я представлял их обеих, старшую и младшую — как они лежат, не касаясь друг друга, на такой же высокой кровати, прислушиваясь к дождю, две твердые фигурки из мыльного камня, лежат и смотрят вверх на гипсовую ангельскую лодыжку, оставшуюся на потолке после того, как построили перегородку еще я думал о сашином отце, как он лежал на асфальте посреди дороги, раскинув ноги в хлопковых носках, я еще подумал, что в таких случаях ботинки умудряются слететь с завязанными шнурками, а мне всегда казалось — это только в кино

девушка, которую, как потом выяснилось, звали гизелой, наклонилась над ним так низко, что кровь из ее шеи капала прямо на белую рубашку, как будто кто-то медленно сыпал ему на грудь переспелую крупную клюкву, она держала его голову в руках и все время оглядывалась, словно искала глазами сочувствующих зрителей, полицейских с желтыми клеенчатыми лентами, деловитых парней в белых халатах с высоко поднятыми капельницами в руках

но на дороге был только я

я сидел, прислонившись к погнутой дверце своей машины, и пытался протереть правый глаз грязной ладонью — мне показалось, что туда попала целая туча асфальтовой пыли, на гизелу и плотника я смотрел левым глазом, и они немного расплывались в горячем воздухе, но потом я перестал смотреть, потому что крупная клюква посыпалась у меня с ладони и стало темно

Дневник Саши Сонли. 2008

…the great thing about rainstorms is that you get to see women suffer.