Каменные клены

Я спросила маму, как это вышло, что она помнит каждое слово, и она сказала: тогда я все записывала, потому что мне некому было рассказать. На следующий день, когда нас отправили домой на утреннем пароме, я пошла в кафе на второй палубе и записала наш ночной разговор, а потом имя того парня несколько раз: УолдоСонлиУолдоСонлиУолдо.

В полночь он сказал маме, что Босслейн — порт, притягивающий катастрофы: в прошлом году тут разбился самолет компании «Аэр Лингус» и погибли все, кто был на борту. Они упали в пролив Святого Георга, ровно в полдень, безо всяких видимых причин. Но теперь Босслейн оправдан, сказал Уолдо, потому что в нем случился снежный буран двадцать девятого января шестьдесят девятого года и запер нас здесь на целую ночь.

Разве можно сравнивать гибель многих людей и случайное знакомство двоих, написала мама в своем дневнике, какой-то он дикий, этот гламорганский студент — может, из него и выйдет хороший инженер, но знакомство с ним поддерживать не стоит.

Этот мамин дневник сохранился в жалком виде — четыре страницы и сиреневая обложка в рубчик. Я нашла его в коробке с книгами, привезенными из Честера, их так толком и не распаковали, потому что в родительской спальне поместился только один шкаф, а у меня вообще не было спальни — такие вот были тесные времена.

Одну страничку я вырвала и приклеила к задней стенке ящика со старыми счетами и квитанциями — туда годами никто не заглядывает. В то время мне приходилось спать в гостиной, а уроки делать в чулане, очень неудобно, так что я завела множество тайников по всему дому: несколько важных открыток лежали под пляжными матрасами в кладовой, а пуговица Синтии — в гостиной под дубовой паркетной досочкой.

Сентябрь, 1967.

Фарнхэм

Хорошо было женам героев и богов — список их увлечений появлялся в мифологическом словаре и не нужно было делать вид, что чего-то не знаешь — никакого вранья и недосказанности!

Почему я не живу в крито-микенскую эпоху?

Один античный царь, над жертвенной лошадью подписавшийся воевать с Троей, обещал прислать пятьдесят боевых кораблей, когда понадобится, а прислал — один большой и сорок девять крошечных терракотовых, зато в полной выкладке. И его никто не осудил за предательство. Вот какую силу имело слово.

А мое слово никакой силы не имеет. Вчера в коридор дормитория намело снега через щели в стенах, и я пошла к управляющему. Сказала, что в спальнях холодно и нам пришлось расстелить свои матрасы у электрической печки и готовиться к занятиям, как…

***

…Если все это не удовлетворит божество, произнеси следующее: Отец Марс, если тебе мало этой молочной жертвы — вот тебе и другая в искупление.

Снегопад в Уэльсе пахнет фиалками, а дождь — болотной тиной и водорослями.

Поэтому снегопад бывает редко, а дождя сколько угодно, вот и сегодня дождь, а я вышла в новых туфлях. Надо было вернуться, но меня так трясло, что я могла идти только вперед, не сворачивая.

Терпеть не могу ходить в Верхний город через лес, но на мосту сегодня застряли грузовики с какой-то каменной трухой — новый причал требует жертв каждое утро, то самку белого борова, то вина от неподрезанной лозы.

Дойдя до коттеджа Брана на Чеффинч-стрит, я постучала в окно, потому что увидела его стоящим в освещенной кухне с пакетом орехов в руках. Дергать дверной колокольчик мне не хотелось, у Сондерса внизу — комната мальчиков, и они рано ложатся спать. Он подошел к окну, удивленно поднял брови и быстро открыл мне дверь. Улыбающийся, с полным ртом орехов, вечно голодный Сондерс, похититель травника.

— Какие люди! — сказал он. — Вот это да, Аликс Сонли явилась, наверное, снег пойдет. Я как раз пришел с тренировки — а дома шаром покати. Надеюсь, ты прихватила пару сэндвичей?

Я сбросила мокрые туфли, прошла в кухню, села за стол, вынула карандаш и блокнот и попыталась успокоиться и дышать ровнее.

— Отдай, что взял без спросу, — написала я.