Каменные клены

я прочел сашино письмо в последний раз, сунул его в корзину для бумаг, выпил чаю и уехал на вокзал паддингтон, прихватив с собой фляжку: умный утнапишти, предчувствуя потоп, построил ковчег и запасся вином, потому что к вину боги слетаются, как мухи, почуявши знакомый запах

кажется, сартр где-то писал: чтобы напомнить французам об ужасах оккупации, довольно изобразить концерт немецкой военной музыки в люксембургском саду, так вот, чтобы напомнить мне о моей дурацкой работе, достаточно увидеть неумелого шофера, сплошь покрытого нервными пятнами

именно такой, маленький сутулый пакистанец, и вез меня на вокзал паддингтон, я дал ему карточку нашей конторы, пусть приходит покататься на тренажере: может быть, познав искусственный лондон, он перестанет бояться настоящего

садясь в поезд, я подумал, что слова нашей конторы, пожалуй, уже неуместны — уайтхарт вряд ли вытерпит еще три дня, а раньше я уж точно не приеду, ну и чорт с ней, с этой конторой, поеду в уэльс, наймусь в клены садовником за ночлег и миндальные сухарики

теперь саша в хенли, подумал я, распечатывая картонку с кофе, бродит в нарядной толпе по стюартовой поляне, может ли она полоснуть человека по шее, чтобы кровь хлынула из разверстой дыры, как из широко открытого рта? может ли подсыпать порошку в стакан с вином и смотреть, как закатываются глаза жертвы и пена собирается комочками в уголках губ?

что я, собственно, собираюсь делать: смешить смотрителя? смешить клубную охрану? смешить себя самого?

в одном старом романе ивлина во — про мистера пинфолда, [87] путешествующего на пароходе, — над героем смеются все пассажиры и команда, даже капитан и кок, а ему все нипочем, он знай на своем стоит: на корабле убийство, говорит он, и к тому же не одно! что ж, у мистера пинфолда хотя бы были причины упираться — он видел и слышал, а я только прочел, это еще смешнее

хотя, если бы меня спросили, что именно я прочел, я бы сказал: слова я убью его в выпавшем из чужой тетради письме, написанном кириллицей и так никогда и не отправленном

***

пока мы ехали вдоль моря, в автобусе пахло гнилыми водорослями, и я думал о том, что сказала сашина соседка, похожая на богиню тоэрис [88] в облике бегемота с человеческой грудью

я ведь почему тогда так испугалась, инспектор, сказала она, вспомнила, как мы маленькими играли в русские похороны, мне было десять, аликс — четырнадцать, вместо гроба у нас был ящик из-под консервов, совсем небольшой, ноги сгибать в коленях не хотелось, мертвые же прямо лежат, поэтому всегда клали эдну александрину, так жалко ее было, я даже плакала! помню, как резко там пахло ясменником, на этой поляне, мы целовали покойницу в лоб, читали отходную и заваливали ящик листьями и папоротником — эдна так тихо там лежала, зажмурившись, и старалась не дышать, бедняжка

потом, когда автобус миновал свонси и за окном потянулись пологие холмы, я допил свой ром, завинтил фляжку и стал думать о сэмюэле пеписе

***

четыреста лет назад в лондоне жил некий сэмюэл пепис, [89] любитель вкусно поесть, в его дневнике оказалось много слов — миллион с четвертью, а в дневнике некоего робба [90] слов было в двадцать раз больше, и прожил он почти девяносто лет, потому что слова продлевают жизнь, как поцелуи и красное вино

для чего я пишу свой дневник — для того, чтобы небо спустить, землю подвесить, покойников вывести, богов низвести, звезды загасить, самый тартар осветить, [91] или для чего-нибудь позначительней?

и заменит ли мой дневник все, что я потерял?

зато я знаю, зачем она пишет свой — она разучилась говорить, и ей больше не нужен собеседник

и читатель ей не нужен, но теперь у нее, кажется, есть целых два

***

в хенли я провел шесть с половиной странных часов

перед отъездом из хенли в уэльс я купил две открытки с видом на саутворк-бридж, устроился в кафе на автобусной станции и послал плотнику цитату из йейтса: с духами возможно вступать в невинное общение — если не заключать с ними сговоров, не наносить никому вреда с их помощью и не проявлять чрезмерного любопытства к заповедным тайнам

а суконщику написал отдельно: в х. пусто-пусто, пари проигрываю, еду в в.

между прочим, ни тот, ни другой мне не ответили, раньше такого не случалось — что-то меняется и мне становится немного не по себе

у администратора армстронга были темные, близко посаженные глаза обманщика, он встретил меня на пороге кабинета, загородив дверь своим большим, крепко надушенным телом, вам нужен смотритель? сказал он, оглядев меня с ног до головы, но такого у нас нет, последний клубный смотритель умер еще до войны и похоронен возле часовни святой мари