Каменные небеса

– Боюсь, ты понятия не имеешь о «таких, как я». – Она не злится, ее утверждение лишь констатация факта. – Но если тебе нужны причины, то вот еще одна: Реннанис полное дерьмо. Да, там есть вода, еда и кров; ваша предводительница права, что ведет вас туда, если правда, что сейчас город пуст. Это лучше неприкаянности или строительства заново где-то еще без припасов. Но в остальном это дерьмо. Я лучше на дороге останусь.

– Чушь собачья, – говоришь ты, сдвигая брови. – Ни одна община не плоха настолько.

Данель только горестно фыркает. Это беспокоит тебя.

– Просто подумай об этом, – говорит она наконец и встает, чтобы уйти.

* * *

– Я согласен, чтобы Данель пошла с нами, – говорит Лерна тем же вечером, когда ты рассказываешь ему об этом разговоре. – Она хороший боец. Знает дорогу. И она права – у нее нет причин предавать нас.

Ты полусонная после секса. После того, как это, наконец, случилось, ты в каком-то упадке. Твои чувства к Лерне никогда не будут ни сильными, ни свободными от вины. Ты всегда будешь ощущать себя слишком старой для него. Но ладно. Он просил тебя показать изувеченную грудь, и ты показала, думая, что с этим его интерес к тебе закончится. Песчаная заплатка жесткая и грубая на гладкой коричневой коже твоего торса – как ссадина, но другого цвета и текстуры. Его руки осторожны, пока он осматривает этот участок и констатирует, что корочка достаточно прочная и дальнейшей перевязки не требуется. Ты сказала ему, что тебе не больно. Ты не сказала ему, что боишься, что больше ничего не сможешь почувствовать. Что ты меняешься, становишься жестче во многих смыслах, превращаешься всего лишь в то самое оружие, в которое все пытаются тебя превратить. Ты не сказала «Может, тебе лучше остаться с неразделенной любовью».

Но хотя ты ничего из этого не сказала, после осмотра он посмотрел на тебя и ответил:

– Ты по-прежнему красива.

Наверное, ты нуждалась в таких словах больше, чем понимала. И вот вам.

И ты медленно перевариваешь его слова, поскольку он помог тебе ощущать себя расслабленной, безвольной, снова человеком, и лишь через добрых десять секунд ты выдаешь:

– С нами?

Он просто смотрит на тебя.

– Вот срань, – говоришь ты и снова закрываешь глаза рукой.

На другой день Кастрима вступает в пустыню.

* * *

Для тебя наступает время великих тягот.

Все времена года тяжелы, пятое – Смерть, всем госпожа, но нынешнее особое. Личное. Тысяча человек пытается пересечь пустыню, смертоносную, даже когда с неба не льет кислотный дождь. Это групповой форсированный марш по виадуку, шаткому и дырявому настолько, что в такую дыру может провалиться лошадь. Виадуки построены сейсмоустойчивыми, но есть предел, и Разлом определенно его превысил. Юкка решила рискнуть, поскольку даже по поврежденному виадуку идти быстрее, чем по пустынному песку, но он берет свое. Каждый ороген в общине должен быть настороже, поскольку все сильнее микротолчка может привести к катастрофе. Однажды Пенти, слишком усталая, чтобы обращать внимание на собственные инстинкты, ступает на совершенно нестабильный участок треснувшего асфальта. Другой ребенок-рогга успевает оттащить ее, когда большой кусок просто проваливается сквозь каркас дороги. Остальные не столь осторожны и не столь удачливы.

Кислотного дождя не ожидали. Предание Камня не рассказывает о том, как Зима может повлиять на погоду, поскольку такие вещи непредсказуемы даже в лучшие времена. То, что случилось, все же не совсем внезапно. Севернее, на экваторе, Разлом накачивает жар и выбрасывает в воздух. Влажные тропические ветра с моря бьются об эту порождающую облака, накачивающую энергию стену, которая превращает их в бури. Ты помнишь, что беспокоилась насчет снега. Нет. Это бесконечный нудный дождь. (Он не настолько кислотный, как обычно. В Зиму Перевернутой Почвы – задолго до Санзе, ты не могла бы узнать о ней – выпал дождь, от которого со зверей сползал мех, а с апельсинов – кожура. По сравнению с ним нынешний дождь ничто, он разбавлен водой. Как уксус. Выживете.)

Юкка гонит вас по виадуку жестоко. На первый день лагерь разбивают хорошо за полночь, и Лерна не приходит в палатку после того, как вы устало ставите ее. Он обрабатывает с полдесятка людей, стерших себе ноги или подвернувших щиколотки, еще у двух стариков проблемы с дыханием, а еще есть беременная женщина. С тремя последними все нормально, говорит он тебе, когда в конце концов забирается в твой спальный мешок незадолго до рассвета; гончарка Онтраг выживет, за беременной ухаживает родня и половина Селектов. А вот раны вызывают опасения.

– Я должен сказать Юкке, – говорит он, пока ты заталкиваешь ему в рот промокший от дождя хлеб и кислую колбасу, затем прикрываешь ему рот и заставляешь лежать спокойно. Он жует и глотает еду, почти не замечая. – Такими темпами мы идти не можем. Мы начнем терять людей, если не…