Парень с той стороны видел, как я вошел в порог и перевернулся. Значит, он должен показаться на скальной тропе, про которую говорил дед Караваев, или побежал в деревню. Вдвоем нам было бы легче переправить мальчишку в село.
— Он не придет, — стуча зубами, пробормотал Игорек.
— Это почему же?
— Он видел, как плот разбился и думает, что ты погиб.
— Ты из Караваевки? — спросил я, удивляясь, что продрогший мальчишка угадал мои мысли.
Он мотнул головой и насупился.
— Я пойду с тобой в Каменный лес!
— Ха-ха! Какой лес: обуви нет, топора нет: новый плот не построить?
Продуктов тоже почти не осталось. Все! Приключения кончились — расходимся по домам.
— Нам нельзя возвращаться, — пролепетал он и поднял такие несчастные глазенки, что у меня защемило под сердцем.
— Ценю твое упрямство, — миролюбивей сказал я, — но… Не спорь со мной; я все-таки постарше.
Игорек еще больше расстроился, всхлипнул, еле сдерживая слезы:
— Это я тебя старше.
— Ты с перепугу немного подвинулся рассудком, — подбросил я веток в костер.
— Мне тринадцать, значит, тебе-всего восемь лет. — Он робко улыбнулся, взглянув на мое растерянное лицо.
— Так, так! — пробормотал я. — Занятная история из передачи «Очевидное — невероятное», — встал я, чтобы уклониться от смутного разговора, взял котелок, спустился вниз и зачерпнул воды, соображая, что происходит и происходит ли?
Может быть, все это только снится? Супы в упаковке подмокнуть не успели, а вот крупа… Если ее сейчас не сварить, то крупа пропадет. Я вывалил в котелок мокрый рис из мешочка.
— Рисовую кашу сварить?
— Я все умею, — радостно заявил мальчишка.
— Тогда кашеварь, а я схожу в одно место. Кажется, в том пихтаче есть шалаш.
Вон, чуть виднеется? — указал рукой. — Посмотрю, можно ли там переночевать.
Это был просторный балаган, покрытый поверх веток полиэтиленовой скатертью. Я залез в него, лег на мягкую подстилку из сухой травы и закрыл глаза.
Порог рокотал внизу, как голос школьного учителя. Слишком много странностей происходило на последней неделе: докапываться до их сути было некогда, а проснуться все никак не удавалось. Но, даже если это не сон, то появление Игорька, знающего обо мне больше, чем я сам, было делом обыденным в контексте всего происходящего со мной или кажущегося: ворона разговаривает, леший жарит яичницу, баба-яга варит зелье, а лысый плотогон плачет, потому что река не желает поворачивать вспять…
Возле шалаша, у сложенного из камней очага, тоже куском полиэтилена были прикрыты продукты: две высохшие булки хлеба, полпачки соли, сахар, облепленный черными муравьями, несколько брикетов каши, картошка россыпью, Видно, туристы оставили здесь лишний груз. Эх! Если бы они догадались оставить какую-нибудь обувь!
Я аккуратней прикрыл продукты и зашагал к костру. Мальчишка помешивал булькающую кашу очищенным от коры сучком. Я подмигнул ему, разворачивая карту, совершенно сухую, потому что она лежала вместе с документами в полиэтиленовом пакете:
— Ладно, малыш, не будем спорить, кто из нас старше, лучше обсудим, что нам делать.
— Идти! — упрямо выпалил Игорек.
— Обуви нет, топора нет, продукты — более или менее… До ближайшего населенного пункта вниз по реке километров семьдесят. Вверх, до Караваевки, километров пятнадцать. Не хотелось бы мне, конечно, лезть по этим скалам, оглянулся я на гребень, нависший над клокочущим порогом.
— Лучше вперед!
— Не перебивай. За гребнем приток. Если мы не застанем Усатого с его плотом на прежнем месте, как знать, не придется ли нам отшагать все сто верст, пока мы не найдем переправу?
— Вперед надо, вниз всегда легче!
— Пожалуй, ты прав, вдруг усатый Игорь не сегодня-завтра решится пройти порог — он нас подберет.
— Ура! Я знал, что ты не подведешь! — подпрыгнул малыш. Потом притих, задумался. — Нет, не знал, но я очень на тебя надеялся.
— Видишь, на карте дом у устья реки помечен крестиком? Читаем в примечании, — перевернул я кальку. — «Попросить у хозяина лодку». С чего это незнакомый человек отдаст нам лодку? Читай: «попросить», а не купить…
— Раз написано, значит, даст, а что?
— Какой ты быстрый! Знаешь, сколько стоит лодка?.. Я тоже не знаю, но уверен, что таких денег у меня нет… Кстати, это районный центр, там есть железнодорожная станция.
— Я не поеду домой! — насторожился он.
— А разве я об этом сказал?
Наши вещи просохли. Мальчишка надел свою застиранную рубашку и серые шаровары. К вечеру мы перебрались в шалаш и развели костер. Я лег на сухую подстилку из хвои, укрылся пледом, он же сидел у входа и тихо пел, что-то разглядывая в полутьме. Малыш обернулся, и я заметил искорки счастливых слез в его глазах.
— Я запросто хожу босиком, — храбрился Игорек.
Мы брели по песчаному берегу. После острых скальных обломков, после лесных колючек мелкий речной песок казался пухом. Но разбитые ноги все равно ныли, пощипывали ссадины. На отмели вода приятно холодила ступни, боль начала униматься, а впереди уже зловеще чернел очередной скальный прижим. Это значит, опять придется лезть по острым камням на сбитых в кровь ногах.