Каменный Пояс, 1982

Это была традиционная клятва, и все, здесь присутствовавшие, прошли через нее. Голос мой дрожал:

— …и, если даже мне придется изменить избранной профессии, обязуюсь до конца быть верным клятве. Клянусь регулятором уровня!

Потом мы пили чай из самовара. Мужики заспорили о настройке «Кристалла», прибора, который держит уровень воды в барабане котла, но часто подводит кочегаров и нас. Шел совершенно равный разговор, и я тоже мог вставить свое слово. Как здорово быть взрослым!

— Может, обмоем разряд?

Виктор Иванович укоризненно взглянул на меня:

— Не надо, Саша, у нас это не принято. Да и деньги тебе сгодятся.

И дома меня ожидал сюрприз: на празднично накрытом столе маленькими шляпками над вазой алели гвоздики. Зимой, в феврале, они показались мне самыми жаркими цветами на свете. «Мамочка, милая!..» Она расцеловала меня.

— Поздравляю, сынок! За это не грех и выпить немного.

Мать достала из шкафчика стопки, но я, неосознанно скопировав мастера, остановил ее: «Не надо, мама, у нас это не принято!»

Песня четвертая. НОЧНАЯ СМЕНА

Одно желание — поспать —
Гудит назойливо и грозно,
И маску клейкого наркоза
Не удается мне сорвать.
Дрожат усталые колени:
Устал, устал, устал, устал?
Усталость — монотонный вал,
Усталость — под глазами тени.
Но зубы стиснуты до боли,
В кулак зажата сила воли —
Вся воля выжата сполна,
Не спать! И после испытаний —
Работа на втором дыханье.
Уходят прочь остатки сна.

В первую свою ночную смену я поругался с Витькой. На работу мы пришли почти одновременно. Парни передали Иванову журнал дежурства, он расписался, значит, принял дела — и отправился в дальний конец коридора. Вскоре по кафельным плиткам цеха разлился скрежещущий гул — Иванов тащил медицинские носилки.

— Что смотришь? Спальня экстра-класс… Ушли наши орлы! Порядочек! Можно устраиваться. Ты на столе располагайся — бери фуфайки в шкафу, стели и дрыхни на здоровье, разрешаю. Ну а я уж по-королевски, на носилках. Ложись, ложись, не стесняйся!

— Вить, а ребята передали, что на котле авария.

— А, ерунда! В первую смену вахлаков много. Утром сделают, — он со спины перевернулся на бок. — Не хочешь спать, займись чем-нибудь, почитай, что ли…

Заверещал телефон. В тишине его звонок оказался оглушительным и резким. Я кинулся к трубке, снял ее и только потом заметил, как Витька крутил пальцем у виска.

— Кто тебя просил? — шепотом проворчал он. — Дай сюда! Автоматчики слушают. Котельная? По воздуху отсекает? Ну и черт с ним, пусть отсекает. Ты, слышь, там у прибора шланг выдерни и перемотай чем-нибудь, вот и не будет отсекать. Что?.. Ничего страшного, не взорвется. А у нас, понимаешь, вызов срочный, в сборочный, там у них на гальванике потенциометр не пашет, срочно велели топать. Диспетчер завода звонил, обещал голову снять, если до двух не наладим. Так что чао!.. Ну все, Санек, порядочек, теперь они нас не потревожат, можно дрыхнуть.

— Вить, а вдруг что случится?

— Ерунда! Что я, первый раз, что ли?

Мне стало не по себе, и, ничего ему не сказав больше, я начал собирать инструменты. Витька привстал:

— Ты чего это?

— Пойду все-таки посмотрю.

— Да ну? Ты что, передовиком захотел стать?! Ах, качайте меня, какой я честный! Какой благородный! Пусть подлец Иванов сны смотрит, а мы пойдем пятилетку за три года выполнять. Может, еще Иванычу накапаешь? Да я те щас…

Прием самбо, отработанный когда-то в Оазисе, я провел по всем правилам. Витька бухнулся в носилки, как там и был.

— Извини, Витя! Спасибо, что учил меня, но я не тебе, а всем клятву давал. Да и ты клялся. Ведь клялся?

— Молокосос ты, однако. Хреново я учил тебя, — выкарабкиваясь из носилок, пробормотал Витька, не решаясь снова подойти ко мне. — Клятва, клятва… Заладил, как попка. Она для таких дураков, как ты, придумана. Это все Иваныч мозги вкручивает…

Я повернулся и пошел к выходу.

— Катись, ударник несчастный, — пробубнил мне в спину Иванов, мой первый наставник.

Впервые я работал самостоятельно да к тому же один — никто не помогал, не подсказывал, не дублировал. При раздражающем свете двенадцативольтовой лампочки-переноски я ковырялся в приборах, тыкал тестером в клеммы, напрягал мозговые извилины, пытаясь распутать хитросплетения проводов. Упрямство не позволяло мне сдаться и уйти, а в сознании тупо пульсировала где-то вычитанная фраза: «Не откладывай на завтра того, чего не сможешь сделать вообще!»

Вот тебе и самостоятельный человек, вот тебе и сдал на разряд! Никому ничего не доказал, а только опозорился. То-то будет торжествовать Витька. Стало тошно от этой мысли.