Камера хранения

Если сиделкой становится человек, который искренне считает это призванием, не видит в этой работе ни унижения, ни своего карьерного проигрыша, то это и правда самая лучшая и достойная работа в мире – ухаживать за больными.

Когда мы сами можем почесать нос, поправить подушку, встать с постели и сходить в туалет, постоять под душем, отрегулировать температуру воды, включить и выключить свет, то мы совсем-совсем не ценим это. Но беспомощность сразу делает все это невероятно важным. И именно сиделка должна заменить незаменимое – самостоятельность. Незаметно, нежно, деликатно, с терпением и любовью, подстраиваясь под родственников больного, под особенности характера пациентов с деменцией, с болью, с плохим характером, благодарных или агрессивных, – избавить их от неловкости и чувства униженности, связанного с потерей самостоятельности.

И еще нельзя человека научить быть сиделкой по учебникам. Потому что есть вещи, которым не научиться: вместе плакать и вместе смеяться, правильно повести себя с родственниками, которые подходят к умирающему, подмывать больного в постели так, чтобы ему не было неловко.

Сиделка – это не таблетки по графику и не заодно помыть полы в палате. Сиделка – это неподдельная любовь к человеку тогда, когда он на пике своей слабости и беспомощности.

Да, вот написалось под конец правильное: сиделка – это про любовь.

Всякие штучки

Я очень люблю вещи. Ну в смысле – люблю всякие штучки. У меня дома масса всего. Замучаешься пыль вытирать. Но у каждой вещи своя история.

Этот камень привезла с Масличной горы. Эту вазу подарили маме с папой друзья на свадьбу. Эту картину я выбирала сама – мама придумала картиной поздравить меня с окончанием школы. Чашку бежевую привезли с папой из Тарусы – купили там в музее керамики. А эти шлёпки достались мне в наследство от маленькой племянницы, которая росла-росла и меня переросла.

Еще я очень люблю разглядывать фотографии. Если в гостях начинают семейные фотографии показывать – я это обожаю, часами могу смотреть. Все эти истории про родню, про кто куда уехал, кто на ком женился, у кого когда первый зубик вырос и кто с годами похорошел. И про то, какая мода была смешная, и как купили первый автомобиль – вот он. И что вот у нас в роду все рано женились. А в той семье все плясать любили.

Короче, я люблю истории. И я такая не одна. Более того, оказалось, что все эти семейные скатерти, вазы, пение – всё это для многих людей предмет изучения. То есть я не мещанка какая-то, и все мои семейные штуки с историей – объект научного исследования.

Была тут недавно в Питере, и мне рассказали про одну выставку. Тебе, говорят, надо идти. Прям для тебя – про семейные истории. И я пошла. Млеть начала на входе, сразу, уже от названия: «Исчезнет или превратится». Представляете? Завораживает.

Вот мои записи оттуда:

«Садака джария – это понятие в исламе, когда работаешь не на сиюминутный эффект, а на долгую перспективу. В вечность. Не ожидая, что результат будет очевиден сразу.

За год коза забывает тропу, по которой привычно раньше ходила…

Когда невестки стирали хиджаб и вешали его сушить на веранде, через дырочки от их зубов на хиджабе просвечивало солнце.

Сколько нам надо времени, чтобы забыть важное… забыть о корнях, которые к нам перешли от предков… И как не забыть…

Цветам нет дела до трепыханья соловья.

Положите тело мое на верблюда, пусть идет. Похороните меня там, где он остановится.

Память – это остановка на пути к Богу.

Семья, которая из поколения в поколение хранит память и передает эту память потомкам, – такая семья вдохновляет каждого, кто хоть рукавом соприкоснулся с ее историей, каждого вдохновляет стать немного лучше – терпеливее, спокойнее, добрее, скромнее.

Потерпи немного, и всё снова изменится.

Сохраняй. Не нарушай, а добавляй…

Пусть полетит твоя птица.

Эмпатия невозможна на больших скоростях.

Медленно текущая чужая повседневность».

Вчера и завтра

Строгая. И с таким чувством юмора! Достойная и непокорная, но законопослушная и признающая начальство. Цветы ее на подоконнике – лучшие. И помада – мы с ней выбирали помаду по запаху…

– Анна Фоминична, как дела?

– Плохо, милая, плохо. Сегодня слабая я совсем. Давление, наверно. Вот доктора жду.

– А вчера? Лучше было?

– Вчера? Вчера всегда получше, и завтра всегда получше. А сегодня, раз ты спрашиваешь, – так я жалуюсь, чтобы ты не зря пришла.

И улыбается…

На связи

Все мои в деревне, а я – в Москве. Но я звоню, чтобы быть на связи.

– Пап, привет, как вы там?

– Нютоша? Мы хорошо, настроение тухлое, дождя нет, в бочках пусто…

– А самочувствие как?

– Хорошее, будем щас с мальчишками камень переворачивать.

– Зачем?

– На другой бок, он тяжелый, полтонны, наверное.

– Папуль, а зачем?

– Ну… покажу им принцип действия рычага.

– А-а-а, ну хорошо, а они-то где?

– На втором этаже в компьютере сидят. Вот думал, как бы их на улицу вытянуть, и придумал камень перевернуть.

– Ясно… Пап, а Зине трубку дай.