Камера хранения

13. Джинсы надо гладить, да. И трусы тоже, мужские боксеры я имею в виду, не женские кружевные. Их просто по цветам в шкафу раскладывать.

14. На столе должна быть скатерть, а не клеенка. Клеенка – это не скатерть!

15. Нельзя оставлять вещи на стуле! Одежда бывает или чистая – и тогда она в шкафу, или грязная – и тогда она в стирке.

16. Если ты в туалете – включи воду. Тогда тем, кто вне туалета, слышно только шум воды…

17. Не надо бы начинать новый шампунь, пока не закончился старый. Трудно, да, иногда не получается, и в ванной может быть сразу три открытых шампуня, но надо стараться…

18. Важно, чтобы в ванной всегда горел маленький свет, а в туалете чтобы был погашен. И это вовсе не трудные правила.

19. Важно, чтобы Илья не говорил, что мы живем в музее, а то дети выберут себе в жены грязнуль!!!

20. Важно: обязательно перед сном хоть что-то помыть, ну хотя бы зеркало в коридоре или унитаз. А то не усну.

Я психическая? Нас много таких, интересно?

Камера хранения

Сегодня плохо спала и в каком-то полусне-полуяви увидела себя как огромную старую камеру хранения, где куча-куча серых унылых ящичков и шкафчиков разного размера в несколько рядов, бесконечно длинные полки, метра два высотой. Все заперты на висячие кодовые замки. Коды только я знаю, но не помню ни одного. И вспоминать не хочу.

Жить с закрытыми ящиками внутри – спокойно. Нет настороженности, нет удивления, нет азарта и нетерпеливого зуда. Нет ни страха, ни ожидания. Ничего нет. И даже не скучно. Просто – никак. Надо только ходить и проверять, что все закрыто и ничего, не дай бог, не открылось. Ящики переполнены. Чуть приоткроешь – и на тебя вываливается не пойми что.

Огромные гладиолусы, которые не хочется нести в школу, хочется маленькие оранжевые японские, а их купили только сестре Машке, а у меня обычные дачные, длиннющие и кривые, в две трети моего роста.

Маленькая новорожденная племянница Лизочка, прямо в родильном зале я беру ее на руки и подношу к окну, показываю солнце, рассказываю, что жить она будет прекрасно, потом разворачиваю ее в другую сторону и показываю ее маму, лежащую на кушетке со льдом на пузе.

Беспомощная и испуганная я, с новорожденным Лёвиком на руках, который не хочет брать грудь, а все роддомовские ведут себя так, словно я криворукая неумеха.

Подруга Шуля, у которой улетел попугай, пока мы с ней бегали смотреть передвижной цирк в Теплом Стане.

Смерть бабушки и сидящая перед ней на коленях плачущая мама.

Малю-ю-юсенькая, совсем крохотная собака Найда, которую родители разрешили забрать домой; она пахла молоком и пылью, а на лбу и на кончике хвоста у нее были белые пятнышки-звездочки.

Звездопад августовской ночью 1994 года, когда на каждую звезду я загадывала только одно: поступить, поступить, поступить…

Мишка, который отворачивается от меня, когда его выносят из реанимации; отворачивается, потому что даже в полтора года видит в этом реанимационном одиночестве непростительное предательство.

Гости у родителей за огромным столом, где мама успевает и шутить, и накрывать, и мыть, и со всеми быть чуткой и родной, где Марина Золотухина поет про молодую пряху, Юра Левитанский рассказывает бесконечные анекдоты, а бабушка сидит во главе, словно царица, мама накануне накрутила ей бигуди на пиве.

В этом ящике мамы нет, она уже умерла, но есть папа, и жизнь должна быть размеренной и полной ради него, и мы все очень стараемся. А еще в одном – впечатления после фильма «Титаник», а в другом от любимой книги «Белые одежды», а в этом – августовский путч и желание не пропустить ничего из того, что чувствуют и думают родители.

Камеры стоят друг на друге, переполненные воспоминаниями, эмоциями, жизнью, болью, крепко закрытые. Открывать не надо. С закрытыми спокойнее.

Я устала

Я сейчас в Севастополе. День командировки и пара дней отдыха. Настоящего отдыха – с диким безлюдным каменистым пляжем, с кашей на завтрак, с постоянно капающим душем: кап-кап-кап-кап, но на жаре это почему-то не раздражает, с подгоревшими плечами и носом. Остановилась в небольшой частной, очень домашней гостинице, похожей скорее на папины воспоминания о студенческом отдыхе, чем на современные представления о курорте.

Вся эта неказистость вокруг и отсутствие претензий к качеству быта меня как-то невероятно расслабили. Я лежала на камнях, слушала шелестящее море, жевала немытую клубнику, чувствовала, как тело под солнцем становится все мягче и мягче, а голоса доносятся словно не рядом, а откуда-то из детских воспоминаний:

– Рано пока снова в воду, еще не согрелся, погоди!

– Витя, дай тете Гале свои тапочки, ей больно же входить в воду!

– Куда ты припер га́рбузы, ну куда, што ты, тут прямо возьмешь их кушать?!

– Людмила Петровна меня зовут, я председатель садового товарищества «Сократ», запомните себе на будущее и детям своим скажите!

– Куда ты, куда! Видишь, тут тетя загорает!

– Мама, заберите у меня детей, я пойду тоже поплаваю десять минут.

– Стели тут, вот тут камни поровнее, а пиво в воду поставь.

– Рано же в воду еще, я шо, не сказала?! Я уже сказала!