Камергерский переулок

– Да! Да! А вот ты - «значит»! И не ерепенься! Коли имеешь виды на Елизавету, ныне - любезную дочь известного шоумена и светскую штучку. Ты лучше изобрази мне свои находки. Возьми-ка мою записную книжку и ручку. Изобрази! Вещи-то эти имели хождение по свету. И цена их, кому интересно, знакома. Коллекционеры, они ведь предприимчивее и осведомленнее Бондов и Штирлицев. И куда злее, да и коварнее, чем те.

– Я плохой рисовальщик, - сказал Соломатин.

– Как же! Как же! Знаем, какой вы рисовальщик. Недобрал два балла в Строгановском. Но рисунок оценили высоко. Рисуй, рисуй, а потом я спрошу, с чего бы вдруг кинжал Корде и револьвер Гаврилы Принципа оказались в одной ржавой коробке, да еще и найденной в подвале консерваторского дома.

Вот в те минуты я и увидел, как в толчее оставшихся в Камергерском после убытия Севы Альбетова, Соломатин и его пройдошистый спутник принялись заниматься изобразительным искусством. Причем не только на меня они не обращали внимания, но и на людей, своей суетой мешавших их штудиям. Соломатин показался мне взволнованным…

Волнение Соломатина было объяснимо. Кинжал Корде и сараевский револьвер он видел лишь в книжных иллюстрациях. И память о них была размытая. А главное, в горячке блефа он будто бы забыл, что называет вещи, какие могли быть знакомы Ардальону по их описаниям. А Ардальон сейчас погонял его, подпрыгивал рядом в ожидании его конфуза.

– Давай, давай! Уорхолл и вовсе не умел рисовать, а его бутылки и банки приносили миллионы!

К удивлению Соломатина, рука его, давно не державшая ни кистей, ни карандашей, ни мелков, в мгновение изобразила в записной книжке Полосухина и кинжал, и револьвер. Да с такими подробностями и мелкими штришками, будто Соломатин был не Соломатин, а нюрнбергский гений Дюрер.

– Не шельмуй! - подпрыгнул Полосухин. - Ствол-то Гаврилы был куда короче!

Ардальон выхватил из пальцев Соломатина ручку и принялся укорачивать на бумаге ствол сараевского револьвера.

– Шельмуешь ты, - сказал Соломатин. - Или никогда не видел то, что держал в руке идиот по фамилии Принцип.

Ручка так и оставалась во владении Полосухина, а и без ее участия ствол револьвера сам по себе вытянулся.

«Вот-те раз! С чего бы это? - удивился Соломатин. - Да ведь я и вовсе не помню, чем был убит Фердинанд. Может, и не револьвер был у Принципа, а пистолет. Или даже бомба. Отчего же в голову мне втемяшился револьвер? Неужто подсказал кто-то? Этого еще не хватало…»

– Ну ладно, - сказал Ардальон. - Рисунки твои убедительны, но повторю то, что сразу приходит в голову: отчего в ржавой коробке улеглись вместе эти кинжал и револьвер? И, может быть, еще что-то…

– Об этом «еще что-то» забудь, - сказал Соломатин.

– Конечно, конечно, как прикажете, ваше превосходительство, - обрадовался Полосухин. - Там, понятно, волшебная палочка или посох. Либо меч Ланцелота, коим вам позволено отрубать конечности драконам и всякой нечисти, вроде меня, а красавицам добывать яхты, шиншилловые шубы и бриллианты. Но меч, судя по размерам коробки, - складной. Однако оставим волшебный посох и складной меч вам, Соломаша, на десерт. Я опять же насчет кинжала и револьвера…

– Один из князей Голицыных, - сказал Соломатин, - в девятнадцатом веке признал в себе вину за убиение королевы Марии-Антуанетты и, деньги свои не пощадив, а всю Европу прощупав, собрал в своем имении мемориал из предметов гражданки Капет…

– Это я понимаю, - сказал Ардальон. - И допускаю, что коробку, среди прочей мусорной дряни, мог приволочь в свое хранилище дворник Макс, по фамилии Юлдашев. Чего только не отыщешь в московском мусоре! Но из всяких достоверностей мне известно, что две вещицы со склада Макса совсем недавно находились в коллекции не объявлявшего себя миллионера и совсем же недавно были приобретены российским олигархом, чье имя так же не объявляется. Это что за странность?

– А керосин? А Нобиль? - спросил Соломатин. - Это что за странность?

– Но Альбетов - шарлатан. Ты сказал.

– Сегодня он никак не мог проявить себя шарлатаном. Сегодня он тратил себя всерьез. Единственно, он мог растеряться…

– Но если он блефовал, как и ты?

– Какая ему выгода?

– Не знаю… Пока не знаю…

– А где здание номер три по Камергерскому переулку? - спросил Соломатин. - Где бочка «Бакинского керосинового товарищества» из огорода Каморзина?

Ардальон потер нос.

– Ладно, - сказал Ардальон, - ты меня утомил. Разойдемся. Ненадолго. На Севу Альбетова я посмотрел. Из тебя кое-что выудил. Керосиновой бочкой озабочен. Подождем возвращения Квашнина, если оно, конечно, случится… Чувствую, ты желаешь меня о чем-то попросить… В случае с Елизаветой - это не ко мне…

– Про Елизавету помолчи, - помрачнел Соломатин. - Тут не твоей пошлости дело!

– Отчего же? - ехидой растянул губы Полосухин.

– Попросить я тебя хотел бы об одном, - сказал Соломатин. - Уволь меня от усердий «Аргентум хабар» и распорядительницы дел Голубевой-Соколовой. Они мне надоели со своими приставаниями и фокусами.