Камерные репортажи и житейские притчи

— Я собиралась съездить на этом самокате за водкой и вернуть его на место, — плакала девушка в отгороженном стеклянном углу — «аквариуме». — Я не хотела воровать. Я бы вернула-а-а, ы-ы-ы-ы…

Фемида тогда очень горевала об этой бедолаге. Недоумевала, почему не нашлось добрых людей, готовых выплатить совсем небольшой ущерб.

Официантка Надежда принесла заказ.

— Спасибо вам, — мило улыбнулась девушка и почему-то вдруг добавила:

— Представьте, я ведь ещё совсем недавно на завтрак выпивала пару бокалов вина или даже рюмку водки. Так и жила. А потом в тюрьму попала. Несправедливо, за самокат, который не крала. Врачи в СИЗО меня обследовали и сказали, что печень уже сильно разрушена. Пить я стала с восемнадцати, когда умерла мама (папа-то давно нас бросил). Не могла пережить её уход. На неё злилась, на себя, на Бога. И пила, пила, пила. Не училась нигде, не работала. Просто шлялась по разным квартирам с собутыльниками. Но полгода в СИЗО без алкоголя — и полностью восстановилась. И даже не это важно. Я впервые взглянула на свою жизнь трезво, поняла, как низко опустилась, и, когда меня освободили, решила: всё будет по-другому. Сейчас работаю продавцом в супермаркете, поступила в колледж — хочу художником стать. И вообще, у меня всё стало получаться. Забавно звучит, но я благодарна и жестокому следователю, и бессердечному судье, и тюрьме. Ой, простите, что так разоткровенничалась. Увидела вас и захотелось вдруг поделиться. Я это к чему: если у вас какая-нибудь проблема — не отчаивайтесь. Доверьтесь Богу — всё всегда к лучшему! Так себе и повторяйте. Я повторяю постоянно. А вот и мой парень! Я побежала, благодарю, сдачи не надо.

Официантка Надежда долго смотрела вслед уходящей. Она прямо-таки излучала уверенность, спокойствие, радость.

— Как удивительно устроен человеческий мир, — подумала вслух Фемида. И в первый раз улыбнулась. Но, вспомнив о несправедливости мира, тотчас себя одёрнула.

Следующие дни тянулись медленно. Надежда много работала, старалась приносить клиентам не только заказанное, но и дарить всю теплоту, на которую была способна.

— Нам по сто граммов виски, если у вас есть, и горячие бургеры, — угрюмо произнёс один из посетителей.

По 100 граммов Надежда приносила за этот стол ещё не раз. Гости опьянели и стали болтливы. Она невольно прислушалась.

— Помнишь того бизнесмена-учёного, ну он ещё экологическую партию создал? Его ведь «заказал» Виталик: ненавидел, не мог простить тому успешности и что не боится ничего. Вот и «заказал». А он ушёл от собственной смерти!

— Это как?

— Арестовали по какому-то сфабрикованному делу — в политику полез, вот и получил. В СИЗО посадили. Туда киллер добраться не мог.

— А потом что?

— Потом Виталик от рака умер. Съел себя сам, желчный был насквозь. А бизнесмена того освободили недавно. Такие дела. Он всё борется за свою реабилитацию, простить не может, что с ним несправедливо обошлись. Дурак! Был бы благодарен судье, что от пули в лоб его спасла. Вон какие сейчас проекты стал делать, на мировой уровень выходит! А был бы во сырой земле…

Фемида помнила и это дело, лживое и бесчестное. На судебном процессе она ощущала, будто над ней надругались у всех на виду. А несчастный подсудимый обводил окружающих растерянным взором: как же так, он ведь всё по закону делал, хотел помогать природе, людям! За что?!

«Неужто и это судейство оказалось спасительным?» — в некотором смятении подумала Надежда. Посетители ушли, а она всё вспоминала, вспоминала… Как тот самый эколог обнял жену, которую приставы подпустили к нему на мгновение, и в объятии этом было столько любви, что она могла бы заполнить весь зал. «Теперь он обнимает жену каждый день», — подумала Фемида и вновь улыбнулась.

Ещё много дней пролетели для официантки Надежды за обычными хлопотами. Благодаря ей, от клиентов в кафе не было отбою, и владелец надумал расширяться. Вскоре к помещению пристроили две уютные веранды, и они тоже никогда не пустовали. Фемида, наблюдая за жизнью людей, проживая её сама, всё же ни на минуту не забывала, кто она и почему тут оказалась. Светлая нежная тоска её не покидала — так хотелось вернуться к своей истинной сути, к тому, ради чего была создана Творцом. И ещё она думала о несправедливости, творящейся в тех местах, что люди называют её храмом. Думала с горечью, и не понапрасну: пока Фемида отсутствовала, много злых дел свершалось её именем; в судах царили произвол и хаос…

Очередное утро обещало быть по-человечески счастливым. Надежда ощущала беспричинную радость, разлитую, казалось, в воздухе. За один из столиков села чудесная пара. Немолодые уже люди смотрели друг другу в глаза и, держась за руки, говорили, судя по всему, о чём-то хорошем. Надежда вдруг узнала его, мужчину в светло-сером костюме. Не может быть! Та история стала одной из самых больших её печалей.