Камерные репортажи и житейские притчи

Мужчину взяли под арест совершенно несправедливо, все факты говорили о его невиновности, да и заказчики были очевидны. Но суд оказался глух. Что-то в этом подсудимом зацепило тогда Фемиду. Наверное, то, как он отказывался понимать и признавать, что подобная несправедливость вообще возможна. Ведь сам всю жизнь следовал строгим правилам чести, в которых был воспитан отцом, прошедшим войну офицером. Он смотрел на следователя, прокурора и судью, словно ждал: разверзнутся небеса и покарают нечестивцев. Но ничего не произошло. И его мир рухнул: нет смысла жить, незачем оставаться на земле…

Но что же происходило потом? Надежда с любопытством прислушалась к разговору за столиком.

…Эта женщина всю жизнь была для него музой, мечтой, единственной любовью. Но в какой-то момент он начал отдаляться. Встречи с партнёрами, командировки, новые проекты — на семью не оставалось времени.

— Я ведь в тот день решила уйти, вещи собрала, — говорила она. — Смотрю, а в новостях тебя показывают. Такой шок! А потом ты стал письма писать из СИЗО, и я поняла — ты, настоящий ты, вернулся ко мне.

— А я жить не хотел. И вдруг сон: приснилась ты, как мы гуляем по городу и смеёмся. И всё стало на свои места. Всё, что было перевернуто в моём мире с ног на голову. Какое счастье было провести время без телефона, без встреч с партнёрами, без груза ответственности за дело, которое создал и которое, как казалось, не мог бросить. Я стал жить только тобой, твоими письмами. И знаешь, я простил их всех. Я даже им благодарен. Они мне тебя вернули. И себя.

Надежда улыбнулась в третий раз.

— Я поняла, Творец, — обратилась она к небесам. — Справедливость никуда не исчезла, она есть и была всегда. Даже в этих неправедных судебных решениях. Это была другая — высшая — справедливость.

Жемчужно-белый свет ослепил её. Фемида стояла перед Творцом. Он улыбался.

— Отец, я поняла, чем люди живы, — сказала Фемида. — Они живы Надеждой. Они живы верой в Любовь и в то, что я рядом. Я готова вернуться на службу человечеству.

В тот же миг она вновь ощутила повязку на своих глазах. И заняла место, уготованное ей Творцом.

Поп

Священник Владимир не боялся ни Бога, ни чёрта. В первого он не верил, а со вторым, как казалось со стороны, давно дружил. Молодой, краснощёкий, он выглядел, как типичный поп из советских кинофильмов. Поп гордился тем, что является не просто настоятелем храма, но и главным правозащитником региона. В его общественные обязанности входило проверять условия содержания заключённых. Сначала арестанты радовались, завидев на пороге камеры человека в рясе и с крестом, а потом стали демонстративно отворачиваться.

«Я же вам доверился, всё рассказал, просил помощи! А вы… Вы мне такую «божественную» помощь оказали! Слов нет!» — возмущались заключённые. Поп меж тем, потупив взгляд, записывал в своей тетрадке для отчётов: «Жалоб на содержание не поступило».

— Мне нужны мои таблетки! У меня уже неделю сильные боли, помогите, — просили в очередной камере.

— А у меня таблетки есть, но их не выдают со склада. Мне срочно они нужны, я после операции.

— Знаете, как медик мне температуру померила? Она даже в камеру не заходила. Просто попросила вытянуть руку через кормовое окно — пощупала и говорит, температуры нет. А мы всей камерой болели.

«Медицинская помощь оказывается в полном объёме», — старательно выводил в отчёте поп.

В отдалённой колонии, куда он однажды добрался, осуждённые рассказывали страшные вещи: «Меня пытали, смазывали мне гениталии «Фастум-гелем» и поливали кипятком. Окунали головой в испражнения, связывали руки и ноги скотчем и топили в 200-литровой бочке с водой».

Поп изобразил на лице сочувствие, даже головой покачал в знак возмущения, одновременно ровным округлым почерком выводя в тетрадке: «Нарушений прав человека не выявлено». Пыточное учреждение он покидал в хорошем настроении. Подал руку начальнику-садисту, автоматически перекрестился.

Поп шёл домой, в животе приятно урчало. Это были бутерброды с колбасой, которой он сегодня лакомился в одном из кабинетов за решёткой. Совесть не мучила. В Бога он не верил, а чёрта не боялся, он с ним дружил.

…Унылым серым утром поседевший и растолстевший поп шёл на службу. Дома остались жена и взрослый любимый сын. В обед он набрал номер почтенной супруги и услышал её взволнованный голос: сына задержали. На дорогом авто Владимир подъехал к отделению полиции в уверенности, что сейчас всё решит, недоразумение исправит. К сыну не пустили, но сообщили, что он уже дал признательные показания и замять дело не удастся.

История такая: сын вместе с тремя приятелями изготавливали и продавали синтетические наркотики. Один из купивших их студентов скончался, а его отец оказался заслуженным полковником. Приговор был суровым — восемь лет лишения свободы.

«За что, Господи?» — в этот день отец Владимир молился, как никогда прежде. Ему самому даже показалось, что уверовал, наконец, по-настоящему. Но тогда ещё всего лишь показалось…

— Отец, перечисли на карту 300 тысяч, иначе меня изнасилуют, — до боли родной голос на конце провода дрожал.