Камила

Это была самая счастливая неделя в моей жизни. Каждый вечер, когда начинало темнеть, мы встречались с Иштваном и ходили глядеть на ярмарочные представления или просто гуляли недалеко от дворца принца Ойгена и целовались под пение вечерних птиц. Мне никогда не было с ним скучно, хоть в иные дни у меня болела голова, и хотелось спать от того, что вставала я рано, а возвращалась уже к полуночи; он все так же умел развеселить меня, и я глядела ему в рот. Я была так влюблена, что меня ничуть не смущало, что он никогда не заходил за мной домой и никогда не приглашал к себе; мы почти не говорили о будущем, потому что казалось очевидным, что теперь-то мы не расстанемся. Капитан не беспокоил меня; говорили, что он слишком занят наведением порядка, чтобы выслужиться перед городским советом и императорским двором, но мне было все равно, даже если бы он отправился в ад.

Я рассказала Иштвану почти обо всем, что со мной случилось, только о том, что нарочно хотела свести счеты с жизнью, поведать не смогла; я боялась, что он осудит меня за этот поступок, потому что сейчас мне казалось, что я была не в себе от голода и нужды. Иштван слушал меня внимательно, как и раньше, и по его лицу было видно, что он корил себя за то, что решился уехать. Часто на прогулки он брал с собой и Арапа, и милый пес, хоть и вырос из того лохматого любопытного щенка, все еще мог показывать те трюки, которым я его учила. Он признал меня не сразу, но когда признал, не хотел отходить ни на шаг, и мне было приятно, что даже бессловесный пес любил меня и помнил. Иштван тоже говорил о себе, но более скупо, чем я — видно, пала многолетняя преграда моего молчания. У него сложилось все хорошо, и он стал известен в торговых кругах, как дельный помощник своего хозяина. Его мастер занимался игрушками и открыл несколько мастерских в разных городах империи, был представлен ко двору, и немало знатных людей брали у него заказы для своих детей. Игрушки и затеи так подходили Иштвану, что я искренне за него радовалась: никто не заслуживал успеха, как он. Оказалось, что за эти два года он выучил еще два языка, усердно учился не только торговле, часто ходил в кофейни и даже участвовал там в дискуссиях с людьми образованными. Я гордилась им и в глубине души стыдилась себя: я ведь оставалась все той же темной девицей, которая лишь слышала об умных вещах краем уха, простой служанкой, которая лучше всего умела замывать кровь и вытирать грязь. Однако, благодаря доктору Мельсбаху, о некоторых книгах я могла говорить, и каким наслаждением было понимать, что мы думали одинаково о любимых героях и оценивали их поступки похоже. И это тоже казалось мне знаком судьбы, как и встреча со старым астрологом, который за четыре хеллера предсказал нам счастливую жизнь, как и две половинки фасолинки в праздничном пироге… Я помнила, что жениться Иштван не хотел, но мне было бы достаточно его обещания любить меня.

В праздник Пасхи мы гуляли допоздна. Церковная служба в соборе Святого Стефана, запах рыбы и сырых водорослей с берега Дуная, поцелуи под плакучей ивой – не хотелось расставаться, пусть уже и пробило полночь, и на улицах было отнюдь не так безопасно. Но все когда-то кончается, и мы стояли на обычном месте, где всегда встречались и прощались. Иштван крепко обнимал меня, уже не стесняясь того, что кто-нибудь может выглянуть в окно и заметить нас. Фонарь над крыльцом соседнего дома качался от сильного ветра, и издалека слышалась пьяная песня про трех красавиц.

— Завтра не жди меня, Камила, — шепнул он мне на ухо. — Я попробую прийти в четверг.

Я кивнула. Три дня казались невыносимо долгими, но чего они стоили, если сравнить с двумя годами?

— Приходи, когда сочтешь нужным. Я буду ждать, — шепнула я, и мы поцеловались, а потом еще и еще, пока, наконец, нас не прогнал ночной сторож. Иштван дал ему денег, чтобы тот выпил за наше здоровье, и старик с ворчанием спрятал монеты в кошелек, жалуясь на тяжелую жизнь. Его недовольство было таким потешным, что мы, не сговариваясь, рассмеялись, когда он принялся ругать свою негнущуюся ногу и бестолкового шурина, взялись за руки и побежали вдоль по улице. Наверное, тогда я могла бы полететь, если бы очень захотела.