Камила

Несмотря на уверения Доротеи, высокомерной я не была; страх заставлял меня молчать, не рассказывать о себе ничего, чтобы не сболтнуть ничего лишнего, избегать других слуг и господ. Иштван был прав — лгать у меня получалось плохо, а потерять работу и вновь бороться за каждый пфенниг я боялась и потому трудилась с утра до ночи, не покладая рук. Не трогала того, что трогать было нельзя, безропотно мыла и начищала ночные горшки, оттирала жир на кухне, жесткой щеткой скоблила сковороды и котелки, натирая себе мозоли. Госпожа Бах оказалась хорошей экономкой, она редко ругалась и ни разу не подняла на меня руку, и я благодарила Бога, что мне посчастливилось не встретить еще одну госпожу Рот.

Через месяц моей службы она вызвала меня к себе и спросила: хочу ли я стать помощницей кухарки вместе с Доротеей? Я отрицательно покачала головой, и тогда госпожа Бах, протерев очки, которые носила по праздникам и выходным дням, сказала, что так и думала. Пояснять подробней экономка не стала, и вместо этого заметила, что баронесса прибавила мне жалованье на полшиллинга. Я поблагодарила ее, низко присев перед ней, и она объявила, что к такой высокой милости прибавляются обязанности: с этого дня мне нужно было помогать горничным в гостевых и господских комнатах; дел стало куда как больше! Меня освободили лишь от кастрюль, и то потому, что я могла наследить мокрыми и жирными пальцами, если плохо вытру руки.

Вышла я от нее ошарашенной, не переставая благодарить ее за доброту, — неожиданная прибавка была кстати. Тетушка Амалия чувствовала себя все хуже, и ей требовалось немало лекарств, да и я настояла нанять сиделку, на которую уходила львиная часть моего жалования. Новые обязанности меня не пугали, но мне не нравилось, что теперь я буду на глазах у господ и их гостей. Это могло быть опасным; слишком часто девушки шептались, как та или иная девица понесла от хозяина, а потом оказывалась на улице, отверженная и одинокая, с ребенком на руках.

В тот вечер слуги наперебой поздравляли меня, даже Доротея, которая выглядела донельзя довольной. Я не сразу догадалась, отчего они воспылали ко мне таким дружелюбием, и даже дворецкий, белая кость среди слуг, почти равный по власти самой госпоже Бах, соблаговолил меня заметить. Они словно ждали от меня волшебных слов, но, непривыкшая привлекать лишнее внимание, я смутилась и рано ушла спать, сославшись на тяжелый день.

Марта шила у окна, поставив на подоконник свечу. Огонек ее отражался и множился в стекле, и швея щурилась всякий раз, когда втыкала иголку. Она вышивала в один цвет зимнюю юбку для госпожи, и полотно ткани цвета красного вина спускалось на нашу постель, и на нем золотой нитью вились цветы, листья и райские птички. В комнате было душно, и от спертого воздуха сдавило виски.

— Ослепнешь, — вместо приветствия заметила я.

Она мельком взглянула на меня, пожала плечами, но подумала и отложила работу на свой сундук. Баронесса отличалась нетерпимостью, если дело касалось новых нарядов, и могла наказать, если бы решила, что швея слишком долго тянет с работой. Я стянула с головы чепец и распустила косы.

— Тебе повысили жалованье, — полувопросительно сказала Марта.

Я недоверчиво на нее взглянула, но кивнула.

— Решила, как будешь праздновать?

— Праздновать? — я озадаченно уставилась на нее.

— Разве тебе не сказали? Такой обычай есть везде

Я сморгнула, и она терпеливо продолжила:

— Надо угостить всех слуг. Тем, кто поважней, принести подарок. Кто попроще — того угостить вином и сластями.

— В первый раз слышу, — буркнула я, распуская завязки. Щеки у меня пылали, и я корила себя за то, что не догадалась о таком обычае. — Откуда ты знаешь, что мне прибавили жалованье?

— Об этом уже несколько дней говорят. Хозяйка не хочет нанимать новую служанку, — рассеянно отозвалась Марта. Она разделась быстрей и задула свечу; в комнате стало темно.

— Я ничего не слышала… — начала я, но осеклась. Я вспомнила, что одна из горничных путалась с хозяином и с одним из его слуг. — Баронесса узнала о…?

— Она давно все знала. Это он узнал.

Я залезла в кровать, и в первый момент меня охватила дрожь — такой холодной мне показалась простыня.

— И что теперь с ней будет? – спросила я в темноту.

— Не знаю, — Я почувствовала, как Марта легла рядом. — Барон отошлет ее… Может быть, даст денег вдобавок.

Все было так сложно, и я честно призналась в этом Марте. Она посмеялась надо мной, но даже ее смех не звучал обидно. Из ее слов выходило, что не всегда женщине стоит открывать рот, чтобы не схлопотать побоев или еще чего похуже, а спорить с тем, кто сильней, или сопротивляться ему – того бессмысленней, если не желаешь себе навредить. Потому-то и горничная безропотно подчинялась хозяину, а баронесса закрывала глаза на то, что знала: обе они могли остаться без денег, здоровья и крова, будь на то воля барона. Многие девушки заканчивали свои дни на улице или в доме греха, если пытались бороться за свою честь, а те, кто поддавался и вел себя умно, жили припеваючи на зависть подругам.