— Я бы так не смогла, — призналась я, представив толстого доктора в хозяевах, но Марта лишь коротко обронила:
— Все так говорят вначале.
Глава пятнадцатая
Ночью мне снился Иштван.
Он устраивал роскошный пир в честь своей свадьбы, но невестой его была не я, а Аранка. Во сне оба они были пронзительно красивыми, разные, словно ночь и день; они звали меня к себе, и я пыталась пробиться к ним. Но меня преследовал капитан, и его люди расставляли ловушки и капканы на моем пути; по их желанию разверзались овраги и вырастали деревья, кустарники сплетали ветви в непреодолимую преграду, ветви превращались в клубки шипящих змей, а змеи становились кипящей смолой. У меня были крылья, чтобы летать, и когти, чтобы рыть подземные переходы: лишь бы оказаться рядом с теми, кого я любила! Но когда я почти оказалась рядом, сон исчез, растаял.
Глаза щипало от едких ночных слез. Во сне я забыла, что Аранка умерла, и пока я не проснулась окончательно, мне казалось, что вот-вот и вновь послышится ее веселый голос, она ласково назовет меня «козой» и расскажет, что произошло с ней за все эти месяцы.
Я одевалась при тусклом свете из окна, как можно тише, незаметней. Мне не хотелось будить швею, чтобы она окончательно не спугнула моего сна. Сейчас, на рассвете, я была наедине со своими воспоминаниями, и я боялась с ними расстаться.
Пока я прибирала комнаты на втором этаже, мысли мои то и дело возвращались к Иштвану. Давным-давно, когда я жила в доме у дяди, в наш городок заходил толкователь снов, охотно разъяснявший, к каким потерям ведет тот или иной сон. Помню, он предсказал, будто дырявый сапог, который снился тетке Луизе три ночи, к потере денег; и точно, в те же дни дядю обокрали на дороге. Тетка избила дядю сапогом, и тот треснул ровнехонько в том же месте, где ей и приснилось. Она заодно хотела побить и толкователя, но он уже ушел со своим скарбом и ручной обезьянкой прочь. Я бы не отказалась спросить у него, что сулил мой сон. Мог ли он значить, что Иштван умер и теперь на небесах? Или это всего лишь означало, что он забыл обо мне? Я бы не пожалела всех оставшихся у меня денег, чтобы узнать правду.
Я сходила вниз вынести мусор и объедки, которые выгребла из танцевальной залы, и вернулась, чтобы приняться за жилую половину. Должно быть, я сильно задумалась, потому что опомнилась только, когда открыла окно проветрить, а в кровати кто-то зашевелился и сонно поинтересовался, что случилось.
Баронесса запрещала тревожить домочадцев и гостей уборкой, и я похолодела. Слова застряли у меня за зубами, и я обернулась, чтобы взглянуть, кому помешала спать. Из пышных подушек на меня сонно глядела юная баронесса; она поморгала, а затем широко зевнула, ничуть меня не стесняясь. Волосы у нее были спрятаны под ночным чепчиком из фламандских кружев, и вся она была такая чистенькая, такая румяная, что я даже немного смутилась.
— Так что случилось? — настойчиво повторила она. — Ты кто такая?
— Новая горничная, — я сделала книксен и не нашла ничего умней, чем сказать правду. — Я пришла убраться в вашей комнате.
— О-о, — она откинулась назад. — Я поздно легла вчера и просила маменьку, чтобы меня не будили до полудня! Сейчас, наверное, только рассвело!
— Уже почти девять.
Я еле увернулась от полетевшей в меня подушки.
— Девять! Так рано…
Баронесса тяжело вздохнула, утомленная броском, и я осторожно осмелилась возразить, обнимая метлу:
— Бог создал утро, чтобы радоваться ему.
— Бог создал слуг, чтобы они беспрекословно выполняли наши приказы, — парировала она. — Мы кормим и поим их за это! Подними подушку и почисть ее.
Я послушалась, но все-таки не утерпела заметить:
— Многое зависит от хозяина, баронесса.
— Чушь! — отрезала она и взглянула на меня внимательней. — Кто ты такая? Я раньше тебя не видела… Подойди сюда.
Взгляд у нее стал испытующим, и я не осмелилась ослушаться. С подушкой и метлой я подошла к ее постели, и она сбросила с себя пуховое одеяло, чтобы сесть. От нее пахло турецкой халвой и еще чем-то сладким, а руки были так гладки и нежны, что мне захотелось спрятать свои загрубевшие пальцы под передник.
— Ваша маменька… — начала я, но баронесса резко нахмурилась и перебила меня:
— Это мне она маменька! Слуги должны относиться к господам соответственно их статусу.
Мне хотелось переспросить, что такое статус, но я не осмелилась, и так ясно, что подразумевала баронесса. Она была едва ли старше меня, но на нее, в отличие от меня, было приятно смотреть.
— Баронесса наняла меня месяц назад, — покорно поправилась я. — Вчера мне разрешили убираться в господских комнатах и чистить даже дорогие вещи. До этого я помогала на кухне и убиралась у слуг…
— Какое мне дело, чем ты занималась? — она легонько мазнула меня ладонью по лицу, и я зажмурилась. — Я спросила, кто ты такая?
— Меня зовут Камила…
Она шумно вздохнула. Кажется, я опять ответила ей не так.
— Ты сбила мне сон, — пожаловалась баронесса. — Но с тобой повеселей, чем с маменькиными служанками! Они не смеют мне возражать и похожи на кукол. Или даже на автоматоны — ведь они меня одевают и причесывают.