Камилла. Жемчужина темного мага

осталось… немногое. одежда и доспехи. Все, что их наполняло, превратилось в противоестественную, странную смесь жирной сажи и глины — образчик того, что с плотью делает темная магия, и что бы она могла делать с человеком, если бы не витиеватая печать заклинания на предплечье.

Аларик следил за торопливыми, ловкими движениями монахов, а сам думал о том, что начинает уставать от этой дурацкой ситуации, в которую сам себя же и загнал. Да и день выдался, мягко говоря, утомительный: ранним утром пришлось отправиться домой к Светлейшему, чтобы поставить того в известность о появлении вергов в самом сердце, казалось бы, защищенного города. Аларик надеялся, что быстро расскажет все, как есть, и удалится — но не тут-то было. Архимаг прицепился, как клещ на собаку. Велел принести кофе с нежнейшими бисквитами, стал расспрашивать — сперва о вергах, потом о следах тьмы в королевском дворце.

И Аларик, у которого в присутствии столь мощного источника светлой магии проглоченные бисквит и кофе сразу же просились обратно, был вынужден с натянутой вежливой улыбкой рассказывать. о том, как поссорился со своей айшари, и она выскочила в ночь (тут он, конечно, умолчал, что сам ее выставил за дверь, потому что даже вспоминать об этом было непереносимо стыдно). о том, как сам выбежал за ней, почувствовав присутствие вергов и нарушение охранных контуров, коими прошит весь город. А потом ещё и о том, как бродил вокруг дворца, как схлопотал от принца, но при этом почувствовал как будто движение под толщей воды, и это была тьма.

— Уверены? — прищурившись, спросил архимаг.

— не уверен, — честно ответил Аларик, — но что-то такое было.

— Хорошо… — Светлейший при этом имел вид мыслителя, чрезвычайно увлеченного собственными раздумьями, — снова идите во дворец. мне это все не нравится… тьма коварна. Как бы чего не случилось.

У Аларика на языке вертелось, что тьма не более коварна, чем Свет, и что все коварство принадлежит людям — но не стал перечить.

— Как бы его высочество меня не пришиб, — сказал только.

— не посмеет, — усмехнулся архимаг, — гавкает он громко, но вряд ли своими руками кого-то отправит на тот свет.

Аларик все-таки решился и спросил:

— так вы не думаете, что это он разделался с семьей Велье?

— не думаю, — мягко ответил Светлейший, — но пока не буду вмешиваться. Посмотрим, что будет дальше. тьма меня куда больше беспокоит, и ее источник нужно найти. Вы меня поняли?

Аларик кивнул, хотя не совсем понимал, отчего бы Светлейшему не вмешаться самому и не приструнить герцога Велье, который кричал о том, что пойдет войной на столицу, ежели коронуют убийцу его брата.

— Возможно, мне интересно посмотреть, на что способен будущий король, — вдруг добавил архимаг, — если его высочество не способен уладить дела с герцогом, то какой из него король? Все развалится. Государство развалится. А это — хорошая пища для наших врагов.

Аларик ещё раз кивнул. В присутствии архимага его мутило, кофе казался кисло-горьким — хотя, может, таким и был — а бисквит скрипел на зубах как песок.

— Идите, — наконец архимаг соизволил его отпустить, — мои братья уберут то, что осталось от вергов.

он ушел от Светлейшего, а пока брел домой, думал о своей айшари — ненастоящей айшари, но такой желанной и недосягаемой. он начал уставать и от нее, потому что чувствовал, как увязает в ее нежном жемчужном сиянии, все глубже и глубже. И ничего не мог с этим сделать. Ее надо было бы сбыть кому-нибудь… из родственников, из оставшихся. но то, что и дядюшка, и принц одновременно объявили ее мертвой, тоже не шло из головы, и интуиция вопила, что с этими двумя что-то нечисто, и ответ, возможно, плавает на поверхности, но Аларик его не видит — потому что не знает какой-нибудь маленькой, но важной детали.

Вся беда в том, что Камилла была очень юна. В понимании Аларика не очень ещё мудра и не слишком-то умна. но при этом она стала женщиной, которую он желал до потемнения в глазах. К которой слишком быстро привязался, потому что им было хорошо и тепло вместе — а ведь это такая редкость для темного мага, встретить именно такую, чтоб хотелось положить голову на колени, и чтоб она перебирала тонкими пальчиками волосы и что-нибудь шептала — какую-нибудь совершенную ерунду, но которую все равно приятно слушать и ни о чем не думать.

И этой ночью… ох, вот его повело! он не должен был так себя вести. но то, что Камилла хотела его ударить… от этого сделалось так больно внутри, что в голове что-то щелкнуло, перевернулось и залило рассудок багровой мутью. от этой истерики до сих пор было стыдно, он ей в глаза старался лишний раз не смотреть. А она — наоборот, специально заглядывала, прожигала насквозь своим нежным жемчужным сиянием. Пронзала насквозь, как бабочку булавкой.

определенно, с этим надо было заканчивать.

он был и будет темным магом, а Камилла Велье была и будет баронессой. И никто и никогда этого не изменит…