Камни говорят

Мне рассказали, что старый Стейдн в Брейдабольсстадюре был отцом моего отца; Тоураринн в Герди – его братом, Гвюдлейв в Герди – сестрой моей матери, а Бьёдн в Брейдабольсстадюре – сводным братом моего отца и Тоураринна. Но дед, дяди по отцу и тетя по матери казались мне тогда такими же далекими, как чужие люди. Все, кто не жил в Хали, казались мне иностранцами. Хотя Тоураринна я считал менее «иностранным», чем Бьёдна. Мне казалось, что в Тоураринне было больше знакомых мне черт. А Бьёдн представлялся мне в любом отношении «иностранцем», и все хутора, кроме Хали, казались заграницей. Таким образом зародилась у меня любовь к родине.

Я видел также нечто необычайно высокое позади хутора. Оно доходило до чего-то синего, что висело над всем миром как перевернутая чаша. Это высокое называлось горой и скалами, а голубое – небом и воздухом. Я узнал о двух самых высоких пиках горы, которые, как выяснилось, называли Фоссторвю-Тиндюр и Гердис-Тиндюр. Мне казалось, что они практически достигают неба. Однажды в хорошую погоду я спустился за отцом к лугу от конюшни-виселицы, посмотрел на гору и сказал:

– Можно ли достать палкой до неба, если стоять на Гердис-Тиндюре?

– Нет, – был ответ отца.

Я бы ему не поверил, если бы он не был таким большим, старым и мудрым. Но внезапно я заметил, как смешно западали его штаны между ягодицами, когда он шел впереди меня. Я тихонько захихикал и стал сомневаться, можно ли верить человеку, который выглядит сзади так комично. Раньше я никогда на это не обращал внимания. Наблюдая сзади за идущими мужчинами, я убедился, что складки штанов у них двигались точно так же, как у моего отца – с тех пор это стало одним из моих детских развлечений.

Книзу от луга было широкое озеро продолговатой формы, которое, как я услышал, называли Лагуной. По ту сторону озера была какая-то темная земля, которая красиво освещалась вечерним солнцем, когда тень от горы накрывала наши хутора. Эту землю называли пляж[33]. По ту сторону от нее на меня смотрел мировой океан.

Все холмы были ужасно высокими, все склоны – очень крутыми, на них практически невозможно было забраться. Все другие хутора находились далеко и были незнакомыми – такими же впоследствии мне казались чужие страны. Туда не было возможности добраться, ну разве что если бы кто-то взял меня с собой. И все поездки были долгими и необычными, оставляя странные мысли в маленькой душе, которая постепенно зарождалась в человеке.

Небесный купол, особенно ясное вечернее небо с луной и звездами, с ранних лет производил на меня сильное впечатление. Я смотрел на них – и приходил в праздничное настроение, в мыслях моих появлялись простор и радость, словно на Рождество. Я любил долго смотреть на луну, которая, казалось, находится неподалеку. Я думал, что если стоять на вершине Стейнафьядль, то можно попасть в луну камнем, когда она будет проходить над горой. Проблема заключалась лишь в том, чтобы забраться на саму гору. Но докинуть камнем до луны – легко. А если находиться на лодке у горизонта, когда кровавая луна выходит из моря яcным августовским вечером, тогда можно к ней подгрести, забраться на нее и, может быть, даже забивать на ней тюленей. В те времена мир казался очень интересным, а тюленьи ласты – хорошей едой.

В Сюдюрсвейте солнце было самым священным творением, практически единственной ипостасью Божества. Люди относились к солнцу с глубоким почтением. Я часто слышал, как о нем говорили с восхищением. Иногда по утрам можно было услышать:

– Наше благословенное солнце уже взошло.

А в вечернее время:

– Наше благословенное солнце зашло.

Я видел, как иногда люди, только проснувшись, вставали перед фасадом кухни и крестились на солнце. Я это тоже делал. Я не знал, для чего: разве что когда с моей бабушкой случался ночной приступ удушья или когда пятнистая корова много и злобно мычала, – тогда я это делал осознанно. Я смотрел, как взрослые осеняли себя крестным знамением, и думал: они выражают благодарность Господу за то, что остались в живых после испытания ночной темнотой. И мне кажется, в этом также выражалось определенное намерение произвести в тот день перемены, угодные Богу. В Сюдюрсвейте люди, как правило, старались жить в соответствии с волей Господней. Поэтому никто из Сюдюрсвейта ничего не достиг в большом мире, кроме разве что одного человека, и то более века назад.

Луна в Сюдюрсвейте не была в таком же почете, как солнце. Я не видел, чтобы кто-нибудь крестился на луну, и никогда не слышал, чтобы о ней говорили с благоговением. Речь о луне заходила чаще всего в связи с морскими течениями, погодой, ходом рыбы, грядущим нерестом в реках и течкой у коров.

Я всегда любил луну. Она была прекрасна, освещала человеку путь в темноте и делала вечера красивыми. Я не любил темноту, хотя было что-то привлекательное и в ее скрытых мирах.

В те годы все казалось необычным и чужим, кроме кусочка земли вокруг нашего хутора.

8