Камни говорят

В той конюшне зимовал старина Гнедой, конь моего деда Бенедихта, а иногда и другие лошади. Гнедой был крупным конем, сильным и надежным, никогда никого не подводившим, однако резковатым и тяжелым для ходьбы. Он начал стареть и быстро уставал, отдав за свою долгую жизнь все силы человеку. Гнедой был самым умным из всех коней на хуторах Брейдабольсстадюра, прямолинейным и не следовавшим никаким правилам, он считал ниже своего достоинства проказничать, капризничать и высокомерничать. Гнедой переходил вброд все переправы между Дьюпивогюром и Рейкьявиком[51], повидал все земли, находившиеся на этом пути, и познакомился со многими лошадьми. Когда старосте Эйольвюру потребовалось вести в рейкьявикском суде процесс, он отправился в столицу на Гнедом. В те времена дорога от Хали до Рейкьявика была длинной, со множеством крупных переправ, много чего можно было увидеть по пути; кроме того, посещение столицы само по себе было большой честью. Однако Гнедой никогда не выступал на лошадиных сходках с хвастливыми речами о своих длительных путешествиях.

Конюшня Сотни была несчастливым домом. Когда-то до моего рождения в Сюдюрсвейте жила красивая девушка по имени Гвюдбьёрг. Ее постигло несчастье – она сошла с ума. После того как это обнаружилось, ее привели в наши края, и по решению местной общины Гвюдбьёрг жила какое-то время на одном хуторе, а потом переезжала в другой. В Хали ее поселили в Конюшне Сотни, и вместо досок в проеме поставили дверь, через отверстие в которой Гвюдбьёрг подавали еду и питье, насколько я это помню из рассказов. Естественно, для девушки также соорудили из досок топчан, чтобы она могла на нем лежать.

Меня часто посещала мысль, как же было противно влачить жалкое существование, будучи запертой в этом темном, холодном, грязном и вонючем сарае – конюшне. Там Гвюдбьёрг обдували холодные ветра, сверху на нее капал дождь, а после захода солнца она мучилась, боясь темноты.

Через какое-то время Гвюдбьёрг переехала на другой хутор в Сюдюрсвейте. Там известному резчику по дереву поручили взять у нее ланцетом кровь. На рану наклеили бумажную салфетку, но у Гвюдбьёрг не прекращалось кровотечение, из-за которого она в конечном счете и умерла. Однако сельская община умыла руки и избежала ответственности в связи с этим несчастным случаем.

Это произошло еще до тех времен, о которых у меня сохранились воспоминания. Но, заходя в Конюшню Сотни – всегда с неохотой – я каждый раз с печалью думал об этой бедной девушке. Как мне казалось, там осталось что-то неприятное, чего там не должно было быть. Будучи ребенком, я уже начал подозревать, что это событие может иметь последствия.

Через много лет после смерти Гвюдбьёрг, в самом начале ХХ века, произошла другая история, связанная с Конюшней Сотни и затронувшая меня до глубины души.

Одной из задач деда Бенедихта было ухаживать за Гнедым в зимнее время – кормить, убирать в конюшне, расчесывать гриву, а также загонять в стойло по вечерам и выводить оттуда утром. Бенедихт был любителем лошадей, как и многие люди с Неса, хорошо знал их повадки, поэтому его иногда вызывали, когда было нужно объездить коня. Дед ко всем делам подходил с особой тщательностью и аккуратностью, а о Гнедом очень заботился и внимательно следил за его поведением.

Как-то раз в середине зимы Бенедихт заговорил о том, что Гнедой стал неохотно есть сено. Поначалу этому не придали значения – не было ничего необычного в том, что домашние животные временно теряли аппетит, это состояние рано или поздно проходило.

Но вот прошла неделя, потом другая, а аппетит к Гнедому так и не возвращался – наоборот, его отсутствие становилось все более и более явным. Я начал сильно грустить, как и во всех случаях, когда в Хали кто-то заболевал – не важно, человек или животное. Мне было также неприятно, когда я узнавал о том, что на ближайших хуторах плохо себя чувствуют люди или скот. Я с беспокойством ждал прихода деда из конюшни и каждое утро его спрашивал: «К Гнедому аппетит этой ночью вернулся?»

Но нет, бедняга Гнедой лучше есть не стал. Его аппетит постепенно уменьшался, и казалось, что ничто его не интересует, хотя дед выбирал для него самые лучшие клоки сена. Становилось все более очевидным, что с конем происходит что-то серьезное.

Я часто наблюдал за Гнедым, когда он пасся на лугу по соседству с хутором. Он был очень вялый, не проявлял никакого интереса к играм с другими лошадьми. Иногда стоял в бездействии и, похоже, не имел желания щипать траву. А когда он собирался это сделать, казалось, что ему не хватало сил или что трава ему не нравится. Иногда Гнедой слонялся в одиночестве, больше не видя развлечения в компании своих собратьев.