Камни говорят

На следующий день была ясная погода, сияло солнце и дул западный ветер. На хуторах в Брейдабольсстадюре собирали овец для стрижки. Под вечер, когда работы закончились, на западе в ясном небе показался столб черного дыма, который двигался на восток и за короткое время покрыл весь небосвод – на улице потемнело, как в буран в четыре часа днем в конце декабря[70], и из этой темени на землю навалило столько пепла, что в нем оставались опечатки следов.

Я в тот момент возился с овцами в двенадцати минутах ходьбы к западу от Хали, и мне было крайне трудно держать глаза открытыми. Пепел проникал в уши и ноздри, набивался в рот и скрипел на зубах, а когда я дошел до дома, все лицо было перемазано пеплом, от которого было трудно отмыться. То, что мы видели ночью, не было никаким обманом зрения. В Сюдюрсвейте было не принято видеть галлюцинации. Теперь все знали, что, скорее всего, начался разлив Скейдарау.

На следующий день опять установилась ясная погода, и у всех полегчало на душе при виде солнечного света и ясного неба после зловещей темноты накануне. В воздухе, впрочем, от пепла еще оставалась небольшая дымка, а солнце плыло по морю, имевшему красноватый оттенок. Это выглядело красиво.

В тот день погнали яловых овец на горное пастбище в сторону от хуторов Брейдабольсстадюра; я в этом тоже участвовал. Помню, что погонщики овец обсуждали выпадение пепла и паводок на Скейдарау, когда мы возвращались домой, идя на запад мимо горы Стейнафьядль по склону между Сльетталейти и развалинами хутора Стейнар. Выражение «разлив Скейдарау» звучало как нечто ужасное и таинственное, проникающее внутрь тебя. Человек, не поживший в Сюдюрсвейте или Эрайви, никогда не ощущал это своим нутром. Для него это просто лишь такое-то количество кубометров воды, протекающей за столько-то секунд.

Как я помню, пепел быстро исчез с земли. Я забыл, смыл ли его дождь или это произошло каким-то иным образом.

Освобождение устья завершилось успешно для тех, кто особо не пекся о красоте Лагуны. Через несколько дней она умерла, осталось лишь узкое русло, по которому вода медленно вытекала на запад среди темно-коричневых илистых осушек совсем неподалеку от берега, потом поворачивала на юг немного вдали к западу от Брейдабольсстадюра, а после этого на юго-запад к протоку. С приливом вода широко разливалась, покрывая ил.

Так выглядела Лагуна на протяжении всего лета. Это уже был не тот красивый водоем, что ранее, но в нем сетями ловилась в большом количестве форель. Мы с парнями постоянно ставили там плавные сети[71] и без всякого затруднения переходили русло вброд. Это было прекрасное время для массового убийства, и убивать казалось весело. А потом это уже стало не в радость.

17

Мне всегда было крайне интересно выходить на пляж. Там все выглядело не так, как дома. Пляж будто только что появился на белый свет. Там царило великолепие, которое шло из глубины и практически парализовывало тебя, заманивая в какую-то первозданную даль. Оттуда открывалась более широкая панорама, чем с наших хуторов. Было видно дальше на восток и на запад, а гора выглядела совсем иначе. И когда ты смотрел в сторону родного луга, освещенного вечерним летним солнцем, то совершенно искренне спрашивал самого себя: «На каком уровне бытия я нахожусь?» А по другую сторону взморья находился мировой океан.

На пляже можно было увидеть множество птиц. На пляже Рейниведлира на поросших травой холмиках откладывали яйца гаги и изредка – чайки и короткохвостые поморники. Пляж Брейдабольс-стадюра был ровнее, там гнездилось лишь небольшое количество поморников. Я не любил этих птиц. Короткохвостые поморники предвещали дождь, а еще пытались ударить меня или поцарапать, когда я к ним приближался. Я никогда не мог неотрывно долго смотреть на них – мне начинало казаться, что в этих пернатых есть что-то враждебно-загадочное. Я был убежден, что короткохвостые поморники – злые существа.

Но большие поморники были еще ужаснее: крупнее своих короткохвостых собратьев и похожие скорее на летающих дьяволов, чем на обычных птиц. Один раз большой поморник укусил или расцарапал палец моему дяде по отцу, Тоураринну, у которого после этого пошла кровь. Когда я думал о больших поморниках, я всегда представлял себе эту кровоточащую рану.

Но мне нравились гаги. Они были добрыми, благородными, вежливыми и трогательно беспомощными. Гаги никогда не отвечали злом на зло. Я жалел их, когда люди крали у них яйца, – ведь это было все, что имелось у этих птиц.