Камни вместо сердец

— Лучше, чем было. — Она бросила нервный взгляд в сторону Барака и Фиверйира, замерших с перьями на изготовку.

— Тогда приступим, — сказал я. — Хотелось бы знать, мадам, что вы подумали, услышав от мужа о том, что он намеревается приобрести опеку над Хью и Эммой.

Дама посмотрела мне в глаза:

— Я была рада этому, так как не могла больше иметь детей. И я была счастлива видеть Хью и Эмму у себя в доме. Мне всегда хотелось иметь дочь. — Она глубоко вздохнула. — Но дети не подпускали меня к себе. Они потеряли родителей. Но разве мало детей переживают такую утрату в раннем возрасте?

Взгляд ее как бы требовал сочувствия.

— Увы, подобное случается, — согласился я. — Насколько я понимаю, преподобный Бротон, викарий Кертисов, возражал против вашей опеки. Вы поругались с ним.

Абигайль надменным движением задрала подбородок:

— Да. Он позорил нас с мужем.

— Мастер Шардлейк не может оспорить это, — проговорил Дирик. Он внимательно наблюдал за мистрис Хоббей, очевидным образом опасаясь того, что она может сорваться.

— Конечно, вы пережили страшное время, кода все дети заболели оспой. Насколько я понимаю, вы самостоятельно выхаживали Дэвида, пренебрегая опасностью, — продолжил я разговор.

Лицо хозяйки дома вспыхнуло гневом:

— Пренебрегая Хью и Эммой, вы хотите сказать? Ну, сэр, что бы вам ни наговорил Майкл Кафхилл, это неправда! Я постоянно посещала Эмму и Хью. Однако они хотели видеть только друг друга, только друг друга!

Абигайль опустила голову, и я понял, что она плачет. Глядя на хозяйку, заскулил и Ламкин. Потянувшись за платком, она погладила его по голове.

— Я потеряла Эмму, — тихо проговорила мистрис Хоббей. — Я потеряла девочку, в которой хотела увидеть свою дочь. По собственной вине, по собственной вине. Да простит меня Бог!

— В чем же здесь была ваша вина, мистрис Абигайль? — вырвалось у меня.

Ее заплаканное лицо внезапно замкнулось, и глаза уклонились от моего взгляда:

— Я… Я послала за красной тканью, ведь она изгоняет скверные гуморы, но сделала это слишком поздно, ткани уже не было…

— Но вчера Фальстоу говорил мне, что сумел добыть какое-то количество, — вспомнил я.

Винсент глянул на Абигайль:

— Быть может, вы хотели сказать, что он нашел ее слишком поздно для того, чтобы спасти Эмму?

— Да, вы правы, — поспешно согласилась женщина. — Я оговорилась, это произошло слишком поздно.

— Вы даете указания свидетелю, мастер Дирик, — выказал я свое недовольство. — Барак, не забудь зафиксировать факт вмешательства с его стороны.

— Приношу извинения, — ровным тоном проговорил мой противник. Абигайль глубоко дышала, стараясь вернуть самообладание. Итак, подумал я, почему она искренне считает себя виновной в смерти Эммы?

Я спросил о том, как складываются теперь ее отношения с Хью. Моя собеседница отрывисто ответила:

— Достаточно хорошо.

Наконец я задал ей вопрос о Майкле Кафхилле.

— Я не любила его! — возмущенным тоном проговорила мистрис Хоббей. — Он пытался вбить клин между мной и детьми.

— Почему же он делал это?

— Потому что он хотел, чтобы они были близки с ним, а не со мной и моим мужем.

— И Хью, и Эмма?

— Да, — ровным тоном сказала женщина. И тут же, повинуясь порыву, проговорила с дрожью в голосе: — Однако Майкл Кафхилл умер такой ужасной, такой мучительной смертью… Да простит его Господь, да простит его Господь!

— А вам известно, почему его уволили? — задал я новый вопрос.

Хозяйка дома снова глубоко вздохнула, стараясь вернуть себе самообладание:

— За какую-то непристойность. Муж сказал мне, что причины увольнения не предназначены для женских ушей. Это все.

— У вас есть еще вопросы, мастер Шардлейк? — спросил Дирик.

— Нет. — Теперь мне следовало обдумать столь многое. — Но впоследствии у меня могут возникнуть другие вопросы.

— Мастер Шардлейк всегда произносит эти слова, — усталым тоном обратился к Абигайль мой коллега. — Благодарю вас, мистрис.

Мистрис Хоббей обернула Ламкина ковриком, поднялась из кресла и отправилась вон из комнаты, прижимая собачку к груди. Я подумал о ее страхе пред слугами, о ее бесконечных дурацких баталиях с сыном, о нетерпеливом отношении к ней и холодном безразличии Хью. «Бедная женщина, — подумал я. — Кроме этой собаки ей некого любить».

Глава 20

После обеда мы с Бараком взяли двух коней из тех, что были нами наняты в Кингстоне, и отправились в поездку по лесу. Я взял Нечета, сильного и кроткого мерина, доставившего меня из Лондона. Серая пелена у нас над головой сгустилась. Мы направились по Портсмутской дороге на юг: Хоббей говорил нам, что в этом направлении деревья рубят и на земле Хью, и в его собственном лесу.

С правой стороны плавно уходило под откос одно из общинных полей деревни, раскрашенное яркими красками различных посадок. Трудившиеся на поле селяне искоса поглядывали на нас, и некоторые провожали нас взглядом. Мы ехали дальше, и лес с левой стороны от нас уступил место вырубке, простиравшейся примерно на полмили до зеленой стены нетронутых деревьев. Из подлеска поднимались тощие молодые деревца, по большей части пораненные так, что их стволики в будущем должны были разделиться надвое.

Мы остановились.