Камни вместо сердец

Я еще раз повторил свою формулу:

— Пока что нет.

Кертис поднялся, поклонился и вышел из комнаты. Винсент победоносно посмотрел на меня. Хью не стал обвинять Майкла, однако же он ни в чем не обвинил и Хоббеев. Совершенно ни в чем.

После беседы я пригласил Барака в свою комнату поговорить.

— Что ж, — начал он, — наш главный свидетель ничего не сказал.

Хмурясь, я расхаживал взад и вперед по комнате:

— Не понимаю. Показания Хоббея и Фальстоу были заучены, но Хью…

— Кажется, ему все равно…

— Тем не менее он не подтвердил того, что Хоббей говорил о Майкле. Ни того, что Майкл вел себя недостойно по отношению к нему, когда он был мальчишкой, ни того, что весной он признавался в любви к нему.

— Но он ничего не сказал против Хоббеев. Можно заметить, что он считает Дэвида дураком, но у кого может быть другое мнение по этому поводу?

— Но почему ему безразлично собственное имение?

Джек посмотрел на меня серьезными глазами:

— Быть может, он так и не оправился после смерти родителей и сестры…

— За такое-то время? И если он презирает Дэвида, зачем проводить столько времени в его обществе?

— Кроме Дэвида, у него нет здесь ровесников. Мы не выбираем родственников, ни родных, ни приемных.

— Здесь есть что-то еще, — заметил я. — Он явно прятал чувства, когда я упомянул Майкла.

— Возможно, он пытался защитить его память. Ради мистрис Кафхилл.

— Он едва знаком с ней. — Я посмотрел на своего помощника. — Клянусь, он что-то скрывает. Как и все они. Это всего лишь ощущение, однако опровергнуть мне его нечем.

Барак неторопливо кивнул:

— И мне тоже так кажется. Но если у Хью нет никаких жалоб, мы не в состоянии ничего сделать.

— Мне надо подумать. Давай-ка прогуляемся после обеда. Я зайду в твою комнату.

— Ну а мне тем временем опять придется иметь дело с Фиверйиром, который будет придираться ко всякой точке и запятой в показаниях.

Мой помощник отправился восвояси, a я прилег отдохнуть. Тем не менее взбудораженный ум мой не желал успокаиваться. Немного погодя я решил подняться и справиться, готов ли обед, и выглянул из своей комнаты. Одна из дверей в коридоре оказалась открытой. Внутри было темно, ставни были закрыты. Из комнаты донеслись негромкие голоса Николаса и Абигайль.

— Он скоро уедет, — с нетерпением в голосе проговорил хозяин дома.

— Видеть уже не могу его согбенную спину! — Голос Абигайль наполняла предельная усталость. — A этот злобный пес Дирик просто отвратителен. И я по-прежнему не хочу никакой охоты.

— Жена, я уже не могу переносить эту изоляцию! — рассердился Хоббей. — Говорю тебе, бояться нам нечего.

— Нам всегда будет чего бояться.

Я вздрогнул, так как внизу из дверей высунулась крохотная мордашка. Вышедший из темноты Ламкин вперевалку побрел ко мне, помахивая хвостом. Торопливо шагнув внутрь своей комнаты, я осторожно прикрыл дверь перед носом пса и в задумчивости замер перед ней.

Несмотря на то что на обед подали добытую юношами дичь под вкусными соусами из кухни Хоббеев, застолье являло собой жалкое зрелище. Абигайль явилась последней, бледная и явно еще страдающая от головной боли. Как только она вошла, Фальстоу, вновь стоявший за спиной хозяина, поклонился. Мы с Дириком поднялись, Николас привстал, однако ни Хью, ни Дэвид даже не шевельнулись. Это выглядело как оскорбление, нанесенное хозяйке дома, однако Абигайль, похоже, не обратила внимания на неучтивость молодых людей. В тот день она не заботилась о своей внешности: длинные, с сединой, светлые пряди ее волос были просто заброшены за спину. Во время еды она молчала, ковыряла пищу в своей тарелке и дергалась от резких звуков. Хоббей занимал Дирика беседой о перестройке монастыря. Он попытался вовлечь в разговор также и Дэвида, однако юноша не обнаруживал признаков интереса к своему дому. Я заметил, с какой любовью и печалью поглядывает мастер Николас на сына. Кертис сидел напротив меня. Воспользовавшись возможностью, я наклонился вперед и негромко проговорил:

— Прошу прощения, если мои вопросы пробудили в вас тягостные воспоминания, мастер Хью. К моему сожалению, адвокату часто приходится задавать трудные вопросы.

— Я понимаю вас, мастер Шардлейк, — печально проговорил он и, немного помолчав, добавил: — Я обещал вам показать моего «Токсофила». Прикажу, чтобы слуга принес эту книгу в вашу комнату. Мне будет приятно услышать о ней стороннее мнение.

— Благодарю за любезность.

Я заметил, что Дэвид прислушивается к нам и что на его тяжелом лице появилось странное выражение. Посмотрев на меня, он громко поинтересовался:

— А откуда вы сегодня возвращались со своим слугой, мастер Шардлейк? Не из деревни ли?

— Да, из деревни, — подтвердил я.

Хоббей пристально посмотрел на меня.

— Ну и встретили ли вы кого-нибудь из этих выскочек-сервов? — спросил Дэвид со смешком.

— Мы просто прошлись до деревни и обратно.

Пожилая служанка Урсула как раз протянула руку, чтобы забрать у младшего Хоббея опустевшее блюдо. Откинувшись назад, парень толкнул плечом ее руку, так что женщина с шумом уронила поднос на стол. Хозяйка дома простонала и прижала руки к ушам.

— Надо быть острожной! — взвыла она. — Старая дура!