Камни вместо сердец

Когда мы возвратились из церкви, Дэвида отвели наверх и заставили лечь, хотя он все время протестовал, уверяя, что уже совсем пришел в себя. Его отец попросил Дирика пройти в его кабинет. Я как раз поднимался наверх, когда мой коллега появился на лестнице и спросил, не угодно ли мне посетить мастера Хоббея.

Хозяин Хойлендского приорства сидел за своим столом с серьезным выражением на лице. Он негромко попросил меня сесть, взял песочные часы и перевернул их, с печалью наблюдая за течением песчинок.

— Итак, мастер Шардлейк, — промолвил он ровным тоном, — вы видели, что у моего сына… что сын мой болен. Этот факт мы всегда старались держать при себе. Он всегда чрезвычайно угнетал мою жену: зрелище его припадков поражает ее в самое сердце. За исключением членов семьи, о его болезни знал только Фальстоу. По милости божьей, у Дэвида никогда еще не было припадка в присутствии слуг. Мы скрывали его болезнь даже от мастера Дирика. — Николас грустно улыбнулся своему адвокату. — Простите меня за это, Винсент. Но теперь о ней знают все. Эттис и его компания сегодня будут весь вечер осмеивать Дэвида в деревенской таверне…

Опустив часы на стол, он сжал пальцы в кулак.

— Насколько я понимаю, Хью уже какое-то время известно о болезни Дэвида, — заметил я.

— Первый приступ случился у моего сына сразу же после того, как к нам переехали Хью и Эмма… когда мы еще жили в Лондоне.

— Однако вы, тем не менее, хотели выдать Эмму за вашего сына. А заключать брак подопечного с лицом, подверженным такой болезни, как падучая, не разрешается.

— Девушка умерла, — резким тоном напомнил Дирик.

И он беспокойно поглядел на Николаса, словно бы опасаясь того, что тот может наговорить больше, чем следует. Но что еще он мог бы сказать?

Я повернулся к Хоббею:

— Так, значит, Хью все время держал это в секрете?

Хозяин дома кивнул, но теперь глаза его смотрели на меня с настороженностью:

— Он согласился молчать и никому не рассказывать. И сдержал свое обещание.

— Сложно возлагать подобную обязанность на мальчика, — покачал я головой.

— Сам факт его молчания, бесспорно, свидетельствует о его верности семье, — вставил Винсент.

— Но ваше явление сюда и все это дело, — в голосе Николаса прозвучала гневная нотка, однако он немедленно овладел собой… — все это подвергло мою жену и сына огромному напряжению. И я полагаю, что именно это послужило причиной приступа Дэвида.

Однако потом он взял себя в руки и продолжил:

— Я бы попросил вас в порядке милосердия не сообщать об этом в Опекунский суд и не раскрывать наш секрет в Лондоне.

Я внимательно посмотрел на него. На лице Хоббея читалось тихое отчаяние. Губы его на мгновение дрогнули.

— Мне надо подумать, — ответил я.

Николас и Дирик переглянулись, и мастер Хоббей вздохнул:

— Мне пора идти, необходимо отдать еще несколько распоряжений в отношении охоты.

— Вы по-прежнему уверены в том, что эти приготовления разумны? — спросил мой оппонент.

— Да. Я не склоню головы, — отозвался хозяин с долей прежней твердости. — Я встречу моих гостей. И вы, Винсент, должны присутствовать, как подобает моему адвокату. Мастер Шардлейк, — повернулся он ко мне, — а вы примете участие в охоте?

Я помедлил, сознавая, что имею дело с пересмотром тактики, попыткой задобрить меня. Но потом кивнул:

— Благодарю вас. Охота избавит мои члены от скованности, которую я ощущаю после дней, отданных верховой езде.

Николас встал. Он казался предельно уставшим.

— Возьмите с собой своего клерка, если он захочет, — предложил он. — A после охоты прибудут сэр Квинтин и его сын. Мне следует оказать им подобающее гостеприимство.

Вернувшись в отведенную мне комнату, я тяжело опустился на постель. Следует ли мне сообщать о болезни Дэвида Сиротскому суду? Я не имел желания делать это. Но в какой мере жизнь в этой тесной семье при таком секрете повлияла на Хью? Через некоторое время, после новых раздумий, я вышел в коридор и постучал в дверь комнаты Кертиса.

Он открыл ее почти сразу:

— Мастер Шардлейк, входите.

Я последовал за ним в его уютную комнату. В ней было темно — полуприкрытые ставни не пропускали внутрь яркий дневной свет. На столе лежала открытая книга, «Утопия» Томаса Мора.

— Решили дать Томасу Мору еще один шанс? — спросил я.

— Да, вчера вечером. Увы, мастер Шардлейк, я по-прежнему считаю его фантазером. A Сэм Фиверйир говорил, что, будучи лордом-канцлером, он сжег многих добрых людей, посчитав их еретиками.

— Да, это так.

— Тогда какое он имеет право клеймить ужасы войны?

Я подумал, что из этого юноши мог бы получиться настоящий ученый, но вслух сказал другое:

— Фиверйир исчез.

Подойдя к окну, юноша посмотрел наружу сквозь ставни:

— Да, я привык видеть эту странную маленькую физиономию. Мне сказали, что мастер Дирик отослал его назад в Лондон.

— Очевидно, по срочному делу. Он уехал сегодня утром. — Чуть помедлив, я добавил: — Я видел, как он бежал вчера вечером по лужайке.

Хью повернулся ко мне, но лицо его оставалось бесстрастным:

— Мастер Дирик позвал его.

— Я не слышал никакого зова. Но кто-то, как я слышал, воскликнул: «Нет!»