Камни вместо сердец

— Нет, уверяю вас! Никто другой в этом деле не замешан. Большего я сказать не могу, однако с готовностью поклянусь на Библии в том, что действую только исходя из собственных интересов и дел, благодаря поступившим ко мне в Лондоне сведениям о том, что при расследовании этого случая действительно было скрыто нечто важное. Однако что именно, я не знаю, и говорить больше небезопасно. Будьте добры, сэр, дайте мне свою Библию, и я принесу клятву.

— Я же говорил тебе, что тут все не просто так, — проговорил Харриданс.

— A я говорил тебе, что мастер Шардлейк — хороший человек. Я верю вам, сэр, в клятве нет необходимости. — Священник посмотрел на старика, после чего переплел пальцы обеих рук перед собой. — Итак, вы адвокат, сэр. И я, наверное, не ошибусь, если скажу, что вы можете воспринять Уилфа как клиента и дать ему совет в отношении той сложной ситуации, в которой он оказался, и при этом обязаться соблюдать тайну, так же, как я — тайну исповеди?

— Да, вы правы. — Я тоже посмотрел на Харриданса. — Однако это дело… если оно связано с тем, кто устроил пожар в плавильне, не может оставаться в секрете.

— Не связано. — Гость отца Джона энергично потряс головой. — Оно касается моей находки.

Секфорд поправил его:

— Точнее, обстоятельств, в которых Уилф обнаружил ее.

— Тогда я постараюсь помочь вам — в меру своих возможностей, — пообещал я.

— Говорят, что для того, чтобы адвокат был обязан клиенту, он должен получить от него деньги, — заметил Джон.

— Это не совсем так. Я могу действовать pro bono, ради общественного блага.

— Я предпочел бы, чтобы деньги перешли из рук в руки, — твердым тоном проговорил Харриданс. — Перед лицом мастера Секфорда.

Потянувшись к своему кошельку, он извлек оттуда шестипенсовик, старую монету доброго серебра.

— Этого хватит? — спросил старик.

После недолгих колебаний я забрал монетку:

— Да. Итак, Уилф, вы теперь мой клиент. Согласно закону я не могу никому открыть то, что вы скажете мне.

Харриданс глубоко вздохнул, а затем, склонившись, потрепал своего пса и заговорил:

— В это время года мы с Цезарем ищем в лесу трюфели. Теперь леса со всем содержимым принадлежат мастеру Батрессу. И хотя он все время твердит, что вот-вот велит срубить их на древесину, но на самом деле этот человек ревностно относится к своей собственности.

— Вы можете назвать занятие Уилфа браконьерством, — негромко проговорил Секфорд. — Наказания за него суровы, и мастер Батресс в состоянии настоять на обвинительном приговоре. Он у нас член городского совета.

— Но должны иметься свидетельства. — Я посмотрел на своего нового клиента. — Таковые имеются?

Глаза его впились в мои.

— Да, — сказал старик и, немного помолчав, продолжил: — Два дня назад я повел Цезаря в лес. У него удивительный нюх на трюфели. Понимаете ли, я слежу за движением лесничих. И всегда знаю, когда и в какой части леса они находятся.

— Понятно.

— Для трюфелей еще несколько рановато, и я обыкновенно не хожу к старой плавильне. Печальное оно, это место. Вот помню, каким живым оно было: люди работают, колесо вертится… Ненавижу эти руины… — отхлебнув пива, добавил Уилф с горечью. — Но на сей раз я туда пошел. В июне люди говорили, что там плотину прорвало из-за дождей и града, но я не захотел идти туда и смотреть. Но вы вот стали расспрашивать насчет того, что случилось в плавильне, так что я собрался и решил вместе с Цезарем сходить и посмотреть, что там да как.

— Ясно.

Утерев рот, Харриданс продолжил:

— После пожара никто не занимался плотиной. Так что эти ворота рано или поздно должны были прорваться. Стало быть, когда я пришел туда, то увидел, что так и случилось: мельничный пруд высох, и на дне остался один только ил, который тоже засох и растрескался за последние жаркие дни. Странное и печальное было зрелище: пустой пруд перед руинами разрушившейся плотины. Тут Цезарь выбежал на засохший ил, и начал принюхиваться и копать возле чего-то, торчавшего из него. — На короткое мгновение рассказчик зажмурил глаза, а потом продолжил: — Я позвал его, однако пес не послушался, он все чего-то скреб возле выступавшего из ила предмета, похожего на древесный корень. В конце концов, я снял башмаки и отправился за ним. Засохшая корочка ила только прикрывала жидкую грязь: однажды я провалился в нее почти до колен, но все-таки добрался до Цезаря. И тут я увидел то, что так обеспокоило пса. — Старик смолк, чтобы сделать еще глоток пива. — Это была рука, человеческая рука, высохшая, но сохранившаяся в иле. Остальное тело осталось под коркой. И тогда я обратился за помощью к мастеру Секфорду.

— И кто, по-вашему, это был? — спросил я настойчивым тоном.

— Не знаю. Трудно было понять, — вздохнул Харриданс и умолк.

— Быть может, кто-то утонул в пруду за годы, прошедшие после пожара? — предположил Барак.

Уилф покачал головой:

— Рука торчала на середине пруда. Кто-то отвез туда тело в лодке — на пруду всегда держали маленькую гребную лодчонку — и бросил его в воду.

— А не мог ли там утонуть какой-нибудь купальщик? — спросил я.