Камни вместо сердец

Он сделался еще более угрюм. Я подумал: теперь здесь всем правит Дирик… Дирик на пару с Фальстоу.

— Что ж, — ответил я спокойным тоном, — это будет решать коронер по прибытии сюда. Но я пришел к вам, мастер Хоббей, чтобы сообщить о том, что вестник доставил мне письмо из той сассекской деревни, в которой у меня есть другое дело. Я намереваюсь завтра отправиться туда, а на следующий день вернуться сюда для встречи с коронером. Мне известно, что он должен допросить нас с Бараком как первых, кто обнаружил несчастье.

— Очень хорошо, — ответил мой собеседник без всякого интереса.

Я помедлил, понимая, что мои следующие слова должны быть произнесены в присутствии Дирика. Однако я не мог не задать этот вопрос:

— На прошлой неделе, сэр, я случайно подслушал часть вашего разговора с женой, происходившего в ее комнате. Она сказала, что возражает против проведения охоты, так как не считает ее безопасной.

Какое-то мгновение Хоббей молчал, а потом проговорил, не поднимая головы, неторопливо и четко выговаривая слова:

— Моя жена стала бояться всех и каждого, мастер Шардлейк. Я уже говорил вам, что она была не совсем в себе. Ей начало уже казаться, что никто и ничто не сулит нам безопасности.

Взяв в руки песочные часы, он посмотрел на сыплющуюся струйку песка, после чего перевел взгляд на меня и со странным выражением на узком лице неторопливо добавил:

— Вся моя жизнь, все, что я пытался построить, все, что я любил… все убегает, подобно струйке песка в этой склянке. Верите ли вы в судьбу, мастер Шардлейк, в неотвратимую Немезиду?

— Нет, сэр. Я не знаю, каким образом Бог наводит порядок в мире, но думаю, что не таким.

— Все началось с вашего появления здесь. — Голос Николаса оставался тихим, и его интонация странным образом была полна мягкого любопытства. — Это несчастное дело… Едва ли у Дэвида случился бы приступ, если бы не оно. Вы подбиваете моих арендаторов к возмущению: не отрицайте, у меня в деревне свои соглядатаи. A теперь еще погибла моя жена. Так что хотелось бы понять: не вы ли моя Немезида?

— Я не хочу быть чьей-либо Немезидой, мастер Хоббей.

— Не хотите? Не знаю, — продолжил хозяин все тем же спокойным голосом, однако теперь он смотрел на меня столь же резким и вопрошающим взором, как бывало всегда. — Впрочем, быть может, я ошибаюсь, наверное, все началось с Майкла Кафхилла, с…

Гримаса боли исказила его лицо, и он как бы вернулся в себя.

— Нам не следовало бы говорить на подобные темы без Винсента, — проговорил Хоббей вновь ставшим официальным тоном. — До встречи через два дня, мастер Шардлейк.

И он кивнул в знак окончания разговора.

Мы с Бараком выехали в Рольфсвуд ранним утром следующего дня. Я вполне мог бы обойтись без очередной поездки верхом: после охоты у меня ныла перевязанная рука и болела спина. Опять сделалось пасмурно, небо завесили серые облака…

По пути мы особо не разговаривали. Сказанные вчера старшим Хоббеем слова вывели меня из равновесия. Я пытался убедить себя в том, что всего лишь поддерживал Эттиса в его борьбе против злоупотреблений землевладельца и что припадок мог случиться с Дэвидом в любой момент, а больше всего в том, что никому не известно, кто и по какой причине убил Абигайль. Однако мне было вполне понятно, почему Николас вправе видеть во мне свою Немезиду.

Накануне вечером я написал Уорнеру, сообщив ему о происшедшем. Я также известил его о предложении Дирика, касающемся издержек. После этого я сочинил послание Гаю, где сказал, что мы пока еще не возвращаемся домой. Наконец, я сходил к конюшне, чтобы забрать написанное Бараком письмо Тамасин: нам следовало оставить все эти послания в Кошэме для почтового гонца. По пути я миновал комнату Дэвида, откуда доносились глубокие душераздирающие рыдания и негромкий успокаивающий голос Фальстоу.

Возвращаясь в дом, я заметил поодаль Хью, сидевшего на обвалившейся стене старого сестринского кладбища. Я подошел к нему. Длинное лицо юноши наполняла печаль, уголки его рта были опущены. Он посмотрел на меня полными жуткой усталости глазами.

— Примите мои соболезнования, — проговорил я негромко.

Кертис чуть склонил голову. Меркнувший свет скрывал от взгляда оспины, и в юношеской красоте этого парня угадывалось нечто еще более ранимое.

— Благодарю вас, — проговорил он, — но вы должны знать, что я не скорблю по мистрис Хоббей. По чести говоря, надо бы, но не скорблю.

— Сегодня утром вы положили ей на колени цветок.

— Да. Тогда мне было жаль ее.

— Когда мы застали вас около тела, вы говорили… — Я посмотрел ему в глаза. — Нечто вроде: «Ты это заслужила».

Недолго помолчав, мой собеседник произнес:

— Помилуй меня, Боже, я действительно мог это сказать.

Сказав это, он стал смотреть вперед перед собой.

— А почему? — не отставал я от него.

Он снова заговорил — очень аккуратно: