Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме

Тут не помню кто, кажется Макс, задал командиру единственно волнующий его и вроде бы совершенно невинный вопрос:

— Товарищ командир, а когда нас к пирсу поставят? — и тут же об этом пожалел.

Командир недоумённо на него посмотрел, обвёл присутствующих холодным тяжёлым взглядом и, словно не было никакого вопроса, резко и жёстко заговорил:

— Драть надо его, разлюбезный ваш личный состав, день и ночь, дральника своего не жалея! В ежовых рукавицах трепыхаться они у вас должны! От страха в руках ваших заботливых должны обделываться! Двадцать четыре часа под присмотром, ни секунды свободной! Вот чем вы должны заниматься, товарищи офицеры. А смотреть на меня бараньими глазами и доставать дебильными вопросами «сколько мы тут простоим» и «когда нас к пирсу поставят» не надо. Не поможет! То, что мы сейчас находимся здесь — целиком заслуга ваших оболтусов. Если вас не задолбало, что из-за каких-то уродов нас дрючат, как пионеров, то с меня довольно. Или вы зае@ёте их насмерть, или я зае@у вас! Третьего не дано! Советую принять это к сведению, товарищи офицеры. Поймите раз и навсегда: честный ребёнок любит не маму с папой, а конфеты и пирожные. Честный матрос хочет не служить, а балду пинать и в самоволки шляться. Поэтому к службе его надо принуждать.

Командир на несколько секунд умолк, вновь обвел присутствующих пристальным, но уже чуть ироничным взглядом, достал из нагрудного кармана записную книжку, полистал её, глянул на часы, сделал какую-то запись, криво ухмыльнулся, отложил книжку в сторону и уже спокойно, буднично и деловито продолжил:

— Так вот… сегодня у нас двадцать четвёртое декабря, время — девятнадцать тридцать. Прямо сейчас и начнём… Командирам боевых частей ровно в двадцать ноль-ноль предоставить планы мероприятий по проведению организационного периода в своих подразделениях. Пока на неделю, а там посмотрим. Старшему помощнику — планы общекорабельных работ и учений. Ни одной свободной минуты от подъёма до отбоя! Личный состав должен постоянно пребывать в состоянии эмоциональной вздрюченности…

— Товарищ командир! А на ночь учения надо расписывать? — горя желанием приступить к делу по полной программе и немедленно, поинтересовался старпом.

— Нет! Ночь пока оставим для отдыха, но днём так всех зае@ать, чтобы на всякую дурь сил не оставалось. И запомните, товарищи офицеры, на будущее: гуманизм и человечность в вопросах поддержания воинской дисциплины — вещи преступные уже по самому определению. Чтобы у матросов не возникало дурных мыслей — молодых там погонять, морды друг другу набить, ещё как-нибудь поразвлечься, — они должны быть постоянно заняты! Пусть лучше пайолы зубной щеткой до блеска начищают, устав от корки до корки наизусть учат, чем без толку будут шляться.

Тут командир обратился персонально ко мне:

— А ты, минёр, давай в седьмой перебирайся. Командир отсека, нечего тебе в кают-компании прохлаждаться. Занимай лучшую койку, бери эту свору за горло, и чтобы круглосуточно всё под контролем… Если возникнут проблемы, сразу ко мне!

На этом экстренное совещание у командира закончилось. Офицеры разбрелись по своим норам сочинять планы мероприятий один страшнее другого. На мою долю, таким образом, выпала самая ответственная задача — разворошить осиное гнездо. Седьмой отсек, как я уже говорил, на подводных лодках нашего типа был жилой. В нём отсутствовали сколь-нибудь значительные и габаритные механизмы, поэтому на ночь собиралась большая часть личного состава корабля. Там-то и предстояло мне обосноваться и жить в самой гуще народа безвылазно.

49 Битва за койку

Должен заметить, что против народа я ничего не имею. Кому-то может показаться, что я, как профессор Преображенский из «Собачьего сердца», не люблю пролетариат, в данном случае матросов, но это не совсем так. Вернее так, но не совсем. Я всегда готов разделить с народом и стол, и кров, а если надо, то и тяжести и лишения. Ничего страшного в этом нет. Даже наоборот. С чисто практической точки зрения в седьмом отсеке жить гораздо комфортнее, чем в кают-компании. Хотя бы потому, что теплее. Но если говорить откровенно, то матросов я действительно не люблю, вернее не любил. Зато полюбил сейчас, после многих лет нахождения в запасе. Особенно нравится мне смотреть на них по телевизору и наблюдать, как стройными рядами, печатая шаг, маршируют они мимо трибун во время всенародных праздников. Если же матрос находится рядом, то я его, в общем-то, тоже люблю, но, как говорил классик, странною любовью, только тогда, когда матрос спит либо когда молчит и занят делом. И не надо меня за это осуждать, тут я совершенно не виноват. Жизнь сделала меня таким чёрствым и разборчивым в проявлениях чувств.