Камуфлет

«…За него любой диверсант глотку перегрызёт. Не просто такого уважения среди них добиться. Подчиняются они всякому поставленному над ними начальнику, а уважают не всякого, и тысячи способов зверехитрый диверсант знает, чтобы командиру своему продемонстрировать уважение или неуважение. А за что они Кравцова уважают? За то, что тот натуру звериную свою не прячет и прятать не пытается. Диверсанты уверены в том, что натура людская порочна и неисправима. Им виднее. Они каждый день жизнью рискуют и каждый день имеют возможность наблюдать человека на грани смерти. И поэтому всех людей они делят на хороших и плохих. Хороший, по их понятиям, тот человек, который не прячет зверя, сидящего внутри него. А тот, кто старается хорошим казаться, тот опасен. Самые опасные люди те, которые не только демонстрируют свои положительные качества, но и внутренне верят в то, что являются хорошими. Отвратительный, мерзкий преступник может убить человека, или десять человек, или сто. Но преступник никогда не убивает людей миллионами. Миллионами убивают только те, кто считает себя добрым. Робеспьеры получаются не из преступников, а из самых добрых, из самых гуманных. И гильотину придумали не преступники, а гуманисты. Самые чудовищные преступления в истории человечества совершили люди, которые не пили водки, не курили, не изменяли жене и кормили белочек с ладони».

— Александр Павлович, и это ты хотел утаить? От меня, от своего учителя?

— Да нет, сам дочитать не успел. Клянусь! Левую руку на рельсы, полиграф на все места.

— Маленькая ложь рождает большое недоверие, Штирлиц. Кстати, как называется та африканская птичка?

— Да помню я, помню. И всё же, кто прав? Что лучше, цинизм или воспитанность? — спросил я.

— Забыл, о чём тебе шеф толковал? В одно ухо влетело, в другое вылетело?

Я замешкался, не сразу сообразив, кто это — шеф.

— Да мы с Вождём много о чём травили, всё больше я рассказывал. А в последнюю встречу он красным сверкал и веселился до упаду.

— Вот как? — в его голосе я почувствовал тревогу. — Ладно, потом обсудим. Я о вашей первой встрече. Право на вопрос.

— А, вон ты о чём. Сапиенс и агрессивус?

— Вот именно. Главное ты усвоил? Для выживания и развития правила нужны разные. Иногда полярные. И если их путают, случаются трагедии, а то и катастрофы.

— Выходит, единой оценки быть не может? И ничего нельзя сделать? Действительно ничего?

— Почему? Сорок поколений. Если опять не сорвёмся.

— А быстрее?

— Я же сказал, если не сорвёмся. Хотя… В России возможно всё. И даже больше… Ах да, ты же у нас не допущен. Кстати, обратил внимание, у нас начальник особого отдела сменился? — Сергей замялся. — Так, о чём это мы? Скажи, в последнее время ты не испытывал дежавю? Даже не так. Допустим, новая книга, свежий фильм. И вдруг понимаешь: это оно. Нет, ты уверен, ты точно знаешь, что раньше не встречал. Но ты ждал. Будто к тебе обращено, лично к тебе. Пусто, пусто, и — ожидаемое заполнение. Будто слышишь голос, — слово голос он произнёс едва слышно — и вдруг…

…Та же картина. Слепящее щупальце от Солнца к Земле. И ещё — лунный шар, что вклинивается между взбесившейся звездой и обречённой планетой. И тот же, до того не слышанный, но до жути знакомый голос:

— Защита — лунная тень. Список Шиндлера.

Ну же, ну! Ещё миг, и всё станет на место…

Но Сергей же и сбил с мысли.

— Палыч, Палыч, ты где? С тобой всё в порядке?

— Извини, задумался.

— Хватит задумываться, последний вопрос на сегодня. Давай.

А если попробовать?

— Что такое вторая производная?

— Ты сам знаешь ответ.

— Но я не вижу его.

— Ты ждёшь готовый отклик, но с твёрдым материалом следует работать иначе.

— Иначе — это…