Канахкон

Я страшно смутился, понимая, что стал невольным свидетелем какого-то исключительно интимного момента, и хотел незаметно ретироваться, но женщина вдруг повернула голову и уставилась на меня. Несколько секунд она переводила взгляд с меня на виднеющуюся далеко за моей спиной машину, и целая вереница эмоций сменялась на ее лице, подобно свету и тени в облачный день – вялое любопытство, подозрение, неверие, внезапное озарение, отчаянье, ярость, и, наконец, надежда. Внезапно она дико закричала, вскочила и ринулась в озеро, широко загребая ногами воду в стремительной попытке догнать уплывающую корзинку.

На ее крик из деревни выбежали несколько мужчин, кинулись было за ней, но заметили меня и в нерешительности остановились, натыкаясь друг на друга, словно увидели привидение. Не знаю, чем бы тогда закончилась эта странная сцена, но на берег вышел рослый старик с длинными седыми косами и несколькими резкими фразами навел порядок. Мужчины сбросили оцепенение и вытащили обратно упирающуюся деву, которая отчаянно кричала и тянула руки в сторону исчезающей вдали корзинки. Мужчины успокаивали ее ласковыми словами, подоспевшие женщины накрыли ее теплым вязанным пледом и гладили по голове. Один я стоял, как болван, переминаясь с ноги на ногу и мечтая провалиться сквозь землю.

Женщина, наконец, успокоилась и вновь взглянула на меня. Никогда не забуду, какой сталью и ненавистью полнился этот взгляд! Она скинула с себя успокаивающие руки, запахнулась покрепче в плед и ткнула в мою сторону пальцем, словно прокляла.

«Атетшенсера!» – крикнула она мне вибрирующим от ярости звонким голосом, и с отвращением сплюнула, - «Ватаеннерас каконса онейда. Сенека?!»

В глубоком молчании, все хмуро смотрели на меня. Старик, мужчины, женщины, ребятишки, сбежавшиеся на шум. Неприятный это был взгляд. А я, в ответ, мог только развести руками, ведь из всей этой обвинительной речи я с трудом разобрал лишь пару слов.

Старик пошевелился первым.

- Онейда, - тихо произнес он и мягко похлопал девушку по плечу, - Сонквиатисон.

Женщина отвернулась, кинула последний взгляд на озеро и, не оглядываясь, скрылась меж хижин. Растерянная толпа последовала за ней, и вскоре на берегу остались только мы со стариком. Слегка прихрамывая, он подошел ко мне и оглядел с ног до головы. Прочитать что-либо по его словно высеченному из древнего камня лицу было невозможно.

- Ну, здравствуй, Шонноункоретси, Человек-с-Длинной-Косой, - произнес он и улыбнулся. Несмотря на то, что улыбка совершенно не коснулась его глаз, облегчение мое было столь велико, что я прижал руку к груди и вымученно рассмеялся.

- Вы говорите по-английски?! Слава Богу! Эта женщина… Я совершенно не хотел обидеть ее, поверьте! Я просто шел в деревню, когда она вышла на берег. Если я виноват в том, что вторгся… Вы не могли бы передать ей мои извинения?

Губы старика дрогнули.

- Меня зовут Пьер, - неловко представился я и протянул руку. Тот нехотя пожал ее.

- Мое имя – Ватерасво, - ответил он, - Но, если тебе будет проще, зови меня Ватер. Даже моя жена меня так зовет. Она, знаешь ли, из Чикаго.

- Рад встрече, Ватер, - пробормотал я, отпуская его руку, - Я приехал в гости к моей бабушке. Она живет на старой вилле. Так получилось, что я приехал на рассвете, а потому решил прогуляться. Если бы я знал…

Старик молчал, явно не стремясь поддержать разговор.

- Что ж… Она уже наверняка проснулась и… Я, наверное, пойду обратно.

- Я провожу тебя, - отозвался он, наконец, и, прихрамывая, двинулся по берегу. Некоторое время мы шли молча. Я чувствовал, что для старого индейца это нормальное состояние, но мне было неловко от молчания.

- Вы как-то назвали меня… там… – спросил я, неопределенно взмахнув рукой.

- Это твое имя. Шонноункоретси, - ответил он мне таким тоном, словно говорил очевидное, и вдруг улыбнулся по-настоящему, так, что россыпь морщинок окружила его темные глаза, - Мальчишкой ты ненавидел стричь волосы. Смотрю, и по сей день не изменил себе.

- Вы… помните меня? – от изумления я остановился. Старик остановился тоже и, протянув сухую жилистую руку, провел ладонью по моим волосам, собранным в длинный кудрявый хвост – предмету моей регулярной заботы и гордости.

- Конечно, я тебя помню. Мы все тебя помним, - вздохнул он и двинулся дальше, - Бабушка будет очень рада повидать тебя перед тем, как…

- Она так плоха? – спросил я, понизив голос, - честно говоря, я немного боюсь…

С озера вдруг послышался какой-то странный звук, похожий не то на птичий крик, не то на мяуканье. Звук, отражаясь от скал, усиливался и искажался, все больше напоминая детский плач. С нехорошим подозрением я попытался разглядеть в озерной дали корзинку, но она давно ушла из поля зрения или затонула.

- Что…, - я сглотнул, - Что было в той корзинке?

- Всего лишь старый индейский долг, - ответил Ватерасво после небольшой паузы.

- А-а… Ритуальные приношения…, - я попытался отогнать подозрения, но (плач) звук все усиливался, и волосы на моих предплечьях встали дыбом.