Канарейка для Ястреба. Реальная Жизнь.

Беспрекословно выполняет, вытащив из кобуры и отдав мне беретту. Пистолет ложится в пылающую ладонь. Холодный металл становится эпицентром моей ярости.

Упираю взгляд в ворвавшихся в помещение охранников.

Снимаю пушку с предохранителя. Раздается характерный щелчок.

Месть. Сладкая, пьянящая. То, кем я стал, не имеет названия. Нет меня прежнего. Ничего нет. Даже воспоминания запираются в глубинах сознания, отметается все лишнее и забывается важное.

Мои чудовища поднимают головы, открывают кровожадные пасти в оскале предвкушения.

Добро пожаловать в ад, где живут монстры, восставшие из пепла.

Время воевать и возвращать долги сполна, топя врагов в багровых реках ненависти и боли.

Глава 26

Адель Соммерсье

— Неужели ничего нельзя сделать? Это ведь мой грант! — шиплю и прижимаю трубку к уху со всей силы.

Сердце болит. Мир рушится.

— Мисс Соммерсье! Вы знаете, что льготное место не может быть закреплено за определенным студентом?! Мы понимаем вашу ситуацию и уже пошли на все мыслимые уступки! — приторный, недовольный голос, явно дающий понять, что все мои доводы не имеют смысла. — Есть определенные правила, которые не обойти. Сочувствую вам, мисс Соммерсье, вынужден сообщить о вашем отчислении!

Сбрасываю звонок. Прижимаю руки ко рту, заглушаю свой плачь, рыдаю. Дрожу всем телом и не могу собраться.

Это конец.

До сегодняшнего звонка из Гарварда в моей душе все еще жила и горела надежда, что все образуется, но нет.

Чудес в этом дерьмовом мире не бывает, а если что-то тебе кажется чудом, то рано или поздно оно проявит свое гнилое нутро.

Вылетаю из этой реальности. Подвисаю.

— Да! — строгий голос на другом конце трубки. Ривз, как всегда, занят. Совещанию, видно, мешаю, но не могу утерпеть.

— Тааай! Я поступилаааа! Меня приняли! Грант — мооой! — кричу в трубку, заливаюсь слезами. Делюсь своим счастьем.

Короткая пауза. Тихий смех, от которого сердце пропускает удар, и ласковое в ответ:

— Птичка моя. Не сомневался в тебе ни секунды. Все так, как должно быть. Скоро прилечу.

Шмыгаю носом и протираю глаза рукавом. Двигаюсь. Заставляю себя шевелиться. Заливаю воду в чайник. Ставлю на огонь. Жду, пока вода закипит. Тупо наблюдаю за старым потрепанным пузатым другом со сбитой на боках эмалью.

Не думать.

Единственная установка.

Дожидаюсь пока вода закипит. Достаю свою старую чашку с новогодним веселым принтом и закидываю дешевый пакетик, заливаю его бурлящей жидкостью…

Действую на автомате.

В голове пусто. Глоток. Горячий чай отдается болью на языке, которую я намеренно себе причиняю, чтобы очнуться. Подхожу к окну. Сажусь на подоконник и рассматриваю убогий пейзаж. Горячий чай без сахара жжет внутренности, но мне все одно.

Смотрю в окно. Наблюдаю.

Зима в этом году началась раньше обычного и не собирается сдавать позиций. Густой туман окутал округу. Грязный снег некрасивыми кляксами разбрызган по асфальту.

С экологией здесь беда, конечно.

Холодные улицы на первый взгляд кажутся безлюдными, изредка на них можно встретить торопящегося домой запоздалого пешехода.

В нашей квартире день ото дня не становится теплее. Со страхом вспоминаю, что в лютую зиму виднеется пар при дыхании. Старые окна не сдерживают сквозняков. Как в таких условиях следить за больной, не знаю…

— Мама… — шепотом и из глаз слезы.

Вздыхаю. Сердце сильно болит. Все еще надеюсь на лучшее. Почему-то вспоминаю, то раннее утро, когда Гринвуд пришел на перевес со спортивной сумкой, забитой кэшем.

В трущобах это практически невероятная сделка и я даже не предполагаю с кем именно общается Фил, раз сумел провернуть подобное.

Гринвуд шокирует. Очень своеобразный. Без тормозов. Не отесан и не образован, шпана. Но вместе с тем. Есть в нем что-то.

Он пошел со мной. Решил все. А в кабинете лечащего врача развязный уличный пацан расположился в кресле напротив Навина, доводя своими вопросами и уточнениями доктора до припадка, заставляя его то краснеть, то бледнеть. Давая понять, кто он и откуда пришел.

Немного начинаю понимать этого мужчину. Фил действует согласно законам трущоб. Заставляет себя уважать. Считаться с собой.

Всегда доминирует.

Вспышка воспоминания заставляет передернуть плечами, как при ознобе.

Надеваю обувь, поворачиваюсь к Гринвуду спиной, готовясь идти в больницу. Внезапно лечу на дверь. В шоке смотрю на Фила. Прижимает собою. А у меня глаза жжет.

— Не могу не трогать! — безумный шепот. И необратимость приближения изуродованных губ. Мотаю головой.

— Отпусти. Фил, остынь! — говорю спокойно, пытаюсь довести свою мысль до него.