Канарейка для Ястреба. Реальная Жизнь.

— Адель… — доктор Навин вздыхает и сразу преступает к насущному вопросу, — Сожалею, Мисс Соммерсье, судя по анамнезу, вынужден признать, что пациентка останется прикованной к инвалидному креслу. Просвета нет, как я изначально Вас и пркдупреждал…

Сразу, с места в карьер, опытный хирург отрезает лишнее быстро и без промедления.

Слова текут беспросветной тьмой. Он сказал только то, что я и сама уже знаю. Но все-таки не могу дать последней крупице надежды сдохнуть, спрашиваю:

— Неужели нет ничего, что могло бы хоть как-то выправить ситуацию?

— Увы. — в ответ непоколебимость и холод. — Сегодня выписываем пациентку. Ситуация с Вашей матерью прямо скажу тяжелая. Мы сделали все от нас зависящее, но врачи не Боги, мисс Соммерсье. Я и в прошлый раз Вас предупредил, что в процентном соотношение болезнь имеет очень маленькие шансы на хоть какое-то излечение, не говоря уже о полноценном возврате к нормальной жизни…

Мы сделали все, что было в наших силах. Я сожалею…

Совсем не сожалеет. Ему плевать. Просто слова. Просто, говорит, потому что так нужно сказать.

Груз пустых слов падает на меня тяжким бременем. Встаю. Не хочу находиться в этом проклятом месте ни секундой дольше!

— Я не сдамся! — цежу слова так, словно, этот смуглый мужчина виновен во всех моих бедах. — Я буду бороться и уповать на лучшее. У меня просто нет другого пути. Только вперед. К цели.

— Похвально. — строго отвечает врач, присматривается. — Сила духа всегда нужна в подобных случаях. Но… — Навин вздыхает на миг превращаясь в уставшего не старого мужчину, который каждый день встречается с драмой творящейся в отделении хирургии, — Адель… Вы ведь понимаете, что…

Замолкает, а я слышу в его словах приговор. С таким диагнозом долго не живут?! Знаю! Я весь интернет облазила. Перечитала столько статей, что могу идти докторскую защищать!

Не сдерживаю слез. Навин морщится. Опять одевает свою броню отчужденности.

Столько сердца нет за всех переживать. Понимаю его и ненавижу за то, что бессилен.

Не прощаясь, выхожу из кабинета, хлопая дверью.

Глава 28

Чертовы больницы!

Я иду по белоснежным коридорам с горизонтальной голубой линией вдоль стен.

Почему здесь так воняет?!

Меня потряхивает. Не терплю запах лекарств, которым здесь пропитан каждый микрон.

Месяцы борьбы за жизнь оставили свой след. У меня выработалась четкая неприязнь ко всему, что хоть как-то связанно с медициной. Ненавижу врачей с их профессиональным равнодушием, ненавижу вонь лекарств и обреченность во взгляде пациентов…

Запах маминых таблеток имеет сладковатый аммиачный шлейф, который висит в воздухе. Отвратительный аромат, выворачивающий все внутренности наизнанку.

На пути к реабилитационному крылу встречаются знакомые холодно-равнодушные, уставшие лица медсестер. Я уже все здесь изучила. Каждый закоулок, каждый переход и лестничный пролет.

Здесь я встречаю таких же обреченных, как я. Сколько горя и боли впитали белоснежные стены с глянцевыми полами.

Ненавижу!

Стоит только вступить на территорию реабилитационного корпуса, как меня перекашивает.

Не могу больше!

И вместе с тем, уперто продолжаю свою борьбу за жизнь и здоровье матери. Я буду надеяться! Должно же хоть что-то хорошее случится в потоке бесконечного горя…

Мне остается поддерживать маму и демонстрировать всю браваду, на которую способна, не позволять рукам опускаться…

Я не могу потерять и ее. Я понимаю, что мои трепыхания похожи на попытки бабочки в банке. Но…

Вздыхаю. Потратив все, что было до последнего цента, я так и не смогла хоть чуть-чуть улучшить ее состояние. Горько.

Прохожу в общую палату, где лежит Ивет. Холодное весеннее солнце едва проникает сквозь опущенные жалюзи. Раннее утро. Все спят. Прохожу к крайней койке у самого окна. Тихо пододвигаю стул и сажусь рядом.

Наблюдаю за спящей. Все кажется, что мама откроет ясные голубые глаза, потянется на кровати, встанет и весь этот ад окажется сном, кошмаром, который развеет ее пробуждение.

Беру тонкую руку, сжимаю своими холодными ладонями и целую.

Судя по ровному спокойному дыханию, крепко спит. Тяжело вздыхаю, сжимаю грубую натруженную ладонь и понимаю, что для меня нет ничего прекраснее этих некрасивых морщинистых пальцев…

Мне больно. Оказывается, боль бывает бесконечной глубиной, в которую я, не переставая, погружаюсь. Проклятая реабилитация не дала результатов. Вот так. Деньги нашлись, а все оказалось бесполезным.

Опять перед глазами белоснежный кабинет и безразличное смуглое лицо врача.

— Сожалею, Мисс Соммерсье, судя по анамнезу, вынужден признать, что пациентка останется прикованной к инвалидному креслу. Просвета нет.

Слова звучат в голове, как на повторе. И все. Больше никаких ответов, никаких пояснений. Лишь четкое пренебрежение и желание отвязаться.

Твое горе — всегда только твое. Все остальные остаются профессионально равнодушными.

Глажу материнские пальцы, отгоняя ненужные мысли… Рассматриваю спокойное лицо, испещренное морщинками.

Тонкие черты и белоснежная кожа. Ивет была когда-то красива. Я знаю. Все говорят, что мы похожи.