Канатная плясунья. Новелла

Цирковое представление закончилось. Двое кудрявых с тарелкой и Фокусник пошли по кругу, собирая плату. Габриэль положил очень щедро, Фокусник даже вскинул бровь, прижал руку к сердцу и хитро ему подмигнул. Он, как обычно, сыпал для народа прибаутками: девицам знатных женихов пожелает, парням — богатых невест, мужчинам — прибыльной торговли, жен их за красоту похвалит. А пожадничавших заплатить, да еще вставших в первый ряд, так хлестко высмеивал, что они конфузились и пятились назад под общий хохот. Всех приглашал снова прийти к вечеру на второе представление, когда жара спадет, раскланялся и скрылся в повозке.

Габриэль терпеливо постоял в сторонке, выждал, пока все разойдутся. Подошел к повозке и еще помедлил… Наконец набрался смелости, и не зная — как позвать, с колотящимся сердцем робко окликнул снизу: "Вы просили не уходить… я здесь." Фокусник выглянул и быстро спустился, что-то дожевывая: "Вот молодец! А у меня к тебе разговор. Ты, я вижу, парень серьезный, и рисуешь отменно. Не возьмешься ли заново разрисовать нашу повозку? Видишь, как вся облупилась. Ради такого дела я бы задержался тут в городе на два-три дня, а о цене, думаю, мы столкуемся. Что скажешь?"

Габриэль аж задохнулся от счастья и от страха. Сердце подпрыгнуло и забилось пойманной птичкой где-то в горле… "Да я уже не помню, когда краски в руках держал… Не знаю, смогу ли теперь?" Фокусник похлопал его по плечу, подбодрил: "Конечно, сможешь! Ты хорошенько подумай до вечера и приходи." Ему уже давно хотелось обновить их повозку, пострадавшую от дождей и вообще кочевой жизни. И он чувствовал, что Габриэль в работе от души расстарается, а не просто намалюет для заработка. И без всяких фокусов понимал, почему — ради Мариэллы. Это было ясно, как божий день.

* * *

К обеду Габриэль решил домой не ходить. Отныне он будет жить сам по себе. Всю нужную работу для отца справил, а остальное — что в мыслях и что в сердце — никого не касается. Купил поблизости хлеба и козьего сыру и отправился на самую окраину города. Было у него одно любимое местечко возле пролома в старой крепостной стене. Там журчала маленькая речушка, что бежала потом извилисто через весь город. По воскресеньям он иногда приходил сюда, когда отец с братом отправлялись в трактир выпить по стаканчику с приятелями и обсудить скучные местные новости. А Габриэль устраивался на травке в тени густых деревьев и неспешно думал о разном, глядя на прозрачную воду, текущую по камешкам… Или на развалины древней стены, увитой цепкими кустами дикой розы. Разглядывал красивый цветок или бабочку на травинке и горько сожалел, что не чем нарисовать эту нежную красоту — не углем ведь… А то представлял, как в древности жители их города мужественно отбивались тут от нападавших врагов — кровожадных сарацинов, смутно вспоминая рассказы своей бабушки, так же слышанные ею в детстве от своей бабки. А теперь здесь никого не встретишь, только звонко перекликаются птицы в ветвях да плещутся поодаль в речке озорные мальчишки, пасущие коз.

Габриэль скинул рубаху, умыл разгоряченное лицо и руки, подставил их яркому солнцу. Напился прохладной речной воды и уселся на берегу перекусить хлебом и сыром. Потом блаженно растянулся на траве, мечтательно закрыл глаза… Натруженное колено очень устало и мозжило, зато в кармане позвякивало еще несколько заработанных монет. А в холщовой сумке — полдюжины листов бумаги, он успел забрать все, что оставалось у писца. И сегодня он снова увидит и будет рисовать прекрасную Мариэллу! А то, что ему сейчас сказал Фокусник невозможно было и во сне представить! Сквозь листву весело золотились солнечные блики. Точно так же смеялись золотистые искорки в ее карих глазах. Габриэль счастливо жмурился и улыбался. Конечно, он возьмется разрисовать им цирковую повозку. Поборет свою извечную робость и сделает. Да так, что все подолгу будут смотреть вслед! Для нее одной, на память…

Он все хорошо помнит, чему учил его художник в церкви. Как из-под кисти наставника постепенно возникало чудо — Спаситель на небесном троне, лучезарная Пречистая Дева, ангелы в облаках и святые мужи вокруг. О, если бы перед ним была гладко оштукатуренная белая стена, а не дощатая, обтянутая грубым полотном, повозка… Только нужны краски, а где их достать? Ни в одной из городских церквей, кажется, ничего сейчас не расписывают. Может, все-таки отказаться, пока Фокусник не увидел, какой он никчемный человек? И вдруг не получится нарисовать так, как задумал? Нет, лучше сразу отказаться, чем осрамиться перед Мариэллой. Хороша же будет о нем память…