Канатная плясунья. Новелла

Но целых три дня быть подле нее! Знать, что она совсем рядом — за тонкой стенкой повозки. Часто видеть ее, и может статься, даже говорить с ней! А Мариэлла когда-нибудь ненароком вдруг вспомнит о нем, странствуя по дальним дорогам… Неожиданно Габриэль резко сел, обхватив здоровое колено. Мучительно сгорбился, уткнувшись в него подбородком. "А ведь я больше никогда ее не увижу. Как мне жить дальше? Без нее… и зачем? Сбивать изо дня-в день опостылевшие бочонки? Изо дня в день, до самой смерти. До самой смерти…" И ничком повалился на землю, и заплакал в голос.

* * *

Перед вечерним представлением Габриэль загодя устроился на своем месте у коновязи и нетерпеливо ждал. Часто поглядывал на повозку — не колыхнется ли занавеска? Вот начал собираться праздный народ… Теперь маленьких детей почти не было, а подходили все больше гуляющие парочки. Занавеска не качнулась, даже не дрогнула, но изнутри пара любопытных глаз в дырочку пытливо изучала Габриэля. Давеча Мариэлла из-него слегка оступилась, когда вдруг увидела те изумленные синие глаза… Она еще ни разу в жизни с каната не падала и вовсе не знала страха. Сердцем знала, что рано умершая мать всегда поддерживала и оберегала ее с небес. Но сегодня впервые чуть не сорвалась… Хорошо, что рядом была перекладина коновязи и голова их лошади! Мариэлла чуть оперлась мыском, а рукой потрепала лошадиную гриву, и вроде никто ничего не заметил. А этот синеглазый парень опять стоит на том же месте. Бедный, как же у него искалечена нога!

И вот окончилось вечернее представление, народ лениво разошелся. А Габриэль все стоял и стоял неподвижно, уставясь взглядом в землю. Фокусник его не торопил — искусный парень, видно, робкого десятка. Оно и немудрено, когда судьба так смолоду не задалась.

Циркачи уже втащили в повозку скатанный ковер и приторочили сзади плетеную клетку с голубями. Уже кудрявые молодцы запрягали лошадей. А Габриэль все ждал чего-то, стиснув руки, и беззвучно шевелил губами… Молился он или сам с собою спорил? Вот промелькнула Мариэлла, переодетая в белую блузу, черный шнурованный корсаж и полотняную синюю юбку. Теперь чаровница стала похожа на всех других девушек, хотя он узнал бы ее из тысячи, даже со спины.

Тут Габриэль словно очнулся, неуклюже подошел к Фокуснику, и как в воду бросился: "Хорошо, я распишу вам повозку, я постараюсь. Только не знаю, где можно найти краски?" Фокусник обрадовался: "Ну, это не беда. Завтра похожу по городу, поспрашиваю." Но парень еще о чем-то хотел сказать — важнее красок, только не решался. Кажется, он и дышать престал. Наконец, опустив голову и запылав лицом, выдавил: "Позвольте мне ехать с вами!" И умоляюще поднял страдальческие глаза: "Я не буду вам в тягость, вот увидите! Все-все буду делать, что потребуется. Если починить что-нибудь или за лошадьми ходить. И везде буду рисовать на представлениях, кто попросит. Вот возьмите — это я за сегодня заработал и то ведь не сразу начал. Только позвольте ехать с вами!"

Фокусник оторопел… Явно был в сильном замешательстве: "Ты хорошо подумал, чтоб так, в одночасье уйти? Мы же век на колесах, угла своего не имеем, и всякое случается. А родители у тебя живы?" Габриэль молча кивнул и снова потупился. Фокусник все сомневался и сверлил его взглядом: "Не приведи Бог, если они тебя не простят! Всю жизнь будешь расхлебывать." Но Габриэль бормотнул глухо: "Теперь все равно…" И упрямо не двинулся с места. Фокусник вздохнул: "Что ж, договорились. А деньги у себя оставь, потом краски купим, может, еще и добавить придется. Значит, завтра как рассветет, приходи на постоялый двор — знаешь ведь, где? Мы пораньше тронемся, путь не близкий." На том и расстались.

* * *

Домой Габриэль возвращался, как пьяный — ног под собой не чуя и вокруг ничего не видя… За ужином матушка беспокойно на него поглядывала и даже пощупала лоб: "Сынок, ты, часом, не захворал? Лицо у тебя какое-то странное и глаза вот блестят, не жар ли?" А он и правда был, как в чаду… "Нет, просто устал на солнце, лягу пораньше." Отец по обыкновению угрюмо заворчал: "И где тебя все носит? Целый день проболтался со своими рисульками. Не вздумай мне разболеться — завтра за работу!" Нет, отец у него не злой, просто он ничего, кроме их бочонков, в своей жизни не видел.