Кандидат на выбраковку

– Пожалуйста, опусти его в ящик. Это для меня очень важно.

– Хорошо, сделаю.

Я ей поверил. А больше мне ничего и не оставалось.

Прорыв

После обеда я начал прислушиваться к разговорам, доносящимся из коридора. Обычно, это срабатывало, и если добросовестно напрягаться, то можно было слышать все, что там происходило, и быть заранее готовым. Например, если кого-то в нашей палате должны были оперировать, мы всегда старались уловить громыхание приближающейся каталки или когда там, вдали, кто-нибудь произнесет его имя.

– За Борисовым машина.

Я уже был готов. Тяжело переживал лишь то, что долгие месяцы пролежал здесь впустую.

Дома все оставалось по-прежнему. Вот только в состоянии здоровья бабушки больших изменений к лучшему не произошло. В больнице ее немного подлечили, но по утрам, как и раньше, она чувствовала сильную слабость. Все чаще внезапно хваталась за сердце, садилась на ближайший стул, клала в рот таблетку нитроглицерина и после этого в течение получаса неподвижно сидела, думая о чем-то своем, приходила в себя.

Я понимал, надолго ее не хватит, и мне уже сейчас нужно решать, с кем придется жить дальше. Единственным вариантом оставался наиболее тяжелый – дом-интернат для престарелых и инвалидов. Когда я начинал об этом думать, меня охватывал не ужас, меня охватывало состояние, похожее на «безвременную кончину». В моем представлении попасть в это место было равносильно смерти. Всю свою жизнь я и так провел в «казенных» домах. А теперь мое будущее навсегда и бесповоротно должно было связаться с этим страшным местом. Лучше – смерть.

С такими мыслями я и жил после выписки из больницы. Это было больше похоже на агонию. Нервы мои в то время сдавали по любому пустяку. Это, конечно же, отражалось на наших с бабушкой отношениях. Все чаще мы начинали ни с того ни с сего предъявлять друг другу претензии. Я упрекал ее, что она уделяет мне недостаточно внимания. Она тоже срывалась на меня ни с того ни с сего. Эти месяцы моего пребывания дома, были, возможно, самыми тяжелыми. Я уже поставил точку на своей жизни. Понимал, что ничего дальше не будет. Даже о том, что учусь в институте, больше не вспоминал. А таблеток, чтобы все это прекратить, у меня было недостаточно.

В один из таких днейбабушка вытащила из почтового ящика конверт из Министерства Здравоохранения СССР. Это был ответ на мое письмо Горбачеву! В письме разъяснялось, что меня направляют на лечение в Центральный институт травматологии и ортопедии имени Приорова, в ЦИТО! И что они ждут моего приезда на обследование 14 октября 1986 года!

Я понимал, что до Генерального Секретаря ЦК КПСС письмо не дошло. Но мне было достаточно и того, что кто-то, возможно в секретариате Горбачева, прочитал и переправил его в Минздрав. А уже оттуда я получил направление. Но это все частности. Главное другое – чудесным образом исполнилось то, о чем я просил. Не важно как, не важно кто. Важно, что у меня, наконец-то, появился шанс.

Через день раздался звонок в дверь. К нам пришел мой лечащий врач из Первой областной клинической больницы – Фарит Джафарович, которому поручили сделать описание моего состояния и написать направление, но уже в Москву, в ЦИТО. На этот раз они решили не класть меня в больницу. Как я понял, Минздрав СССР отправил копию письма в наш областной отдел здравоохранения. Для нашего облздрава это было больше чем приказ.

До октября, до моего отъезда, оставалось еще три месяца, времени больше чем достаточно, но письмо из Минздрава оказалось таким стимулирующим, что уже через три недели, после его получения все было готово. В облздраве даже оплатили стоимость билета на поезд до Москвы для меня и моего сопровождающего. Когда же я позвонил и сказал, что в моем состоянии необходим второй сопровождающий, просьба была выполнена молниеносно. На следующий день мне принесли третий билет. Я мог ехать хоть сейчас. Вот только с кем? И как?

Ситуация сложилась странная. Билеты для меня и сопровождающих приобретены. Но вот где я могу найти этих двух добровольцев? Кто согласится со мной поехать?

Знакомых практически нет. Родственников столько, что пальцев одной руки для них оказывалось много. Время шло, а ни одной кандидатуры на горизонте даже не маячило. И лишь за две недели до отъезда проблема решилась. Одним из моих сопровождающих вызвался быть Виктор, бабушкин знакомый, вторым – мой дед Андрей Аврамович. Мне долго пришлось его уговаривать, но конце концов дедушка согласился.

Теперь на первом месте стоял другой, не менее важный вопрос – как ехать? Я помнил свою давнюю поездку с мамой в Саратов. Только посадка и высадка из вагона закончились четырьмя переломами. Два ребра, нога и рука. Но сейчас я находился в состоянии, намного худшем, чем тринадцать лет назад.