Кангасейро

Бентиньо хотел встать из-за стола, но побоялся. Он не понимал, что говорила мать, но ясно сознавал, что все потеряно — старуха совсем сходит с ума. Не вынесла страданий. Рядом с ним было существо, которое он привык всегда считать надежной опорой своей жизни. Даже во время страшной катастрофы в Педра-Бонита горячие руки матери уверенно поддерживали его. Да, это были горячие руки его матери. А теперь он вдруг все потерял. Мать запуталась в своем несчастном бегстве от действительности! Бентиньо хотел пойти позвать кого-нибудь на помощь. Он вспомнил об Алисе, о синье Анинье, о старом Кустодио, о мастере Жеронимо и уже не слушал синью Жозефину… Вскоре она стала затихать, говорить медленнее и наконец совсем умолкла: сидела, не произнося ни слова, и смотрела, не отрываясь, в одну точку. Он понимал, что должен что-то сказать, попытаться преодолеть ее отрешенность, уничтожить разделявшую их пропасть. Но не произнес ни слова, только низко опустил голову. Неожиданно старуха вскочила с табурета — ему даже почудилось, что это мать из Аратикума: как прежде, она была молодой и подвижной — и исчезла в комнате. Бентиньо остался у дома и, сидя на траве, старался найти выход из неожиданно свалившейся на него новой беды. Что можно сделать для матери в таком состоянии?.. Уж лучше бы они погибли тогда в Педра! Зачем было проделывать весь этот страшный путь, столько страдать, чтобы добраться сюда, на край света… Правда, Домисио внес радость в их печальный дом. Но он ушел… А теперь случилось то, что случилось. Что делать?

Мертвая тишина царила вокруг. Только ветер шумел в ветвях жуазейро, от воя ночных зверей становилось страшно. Что делать? Он оперся о стену, прилег на холодную землю, и мрачные мысли, тесня друг друга, падали, как комья на свежевырытую могилу. Он чувствовал себя заживо погребенным. Казалось, что земля засыпает ему глаза, проникает в уши, покрывает голову. На минуту он забылся во сне, но, проснувшись, с еще большей силой ощутил весь ужас того, что случилось. «Рано утром нужно бежать и сообщить все капитану Кустодио. Его несчастная мать погибает». Над домом с резким криком пролетела сова. Бентиньо весь сжался от страха, ему казалось, что чем меньше станет его тело, тем меньше коснется его «дурной глаз». Что делать?

Он вспомнил девушку с распущенными волосами там, у дороги, — она сошла с ума, испугавшись Апарисио. Все пережитые страхи вернулись вновь. Но он опять подумал о Домисио: как он трепетал от ужаса перед метиской из пещеры, перед женщиной-призраком, а теперь стал сильным, способным защищаться и убивать. Но здесь, в двух шагах, случилось самое большое несчастье — гибнет мать, она может убежать и бродить по миру, как безумная. Одна мысль об этом терзала душу, как острый кинжал! Безумная… Его мать — безумная.

Сова уселась на верхушке кордейро, и ее ярко блестевшие в темноте глаза казались глазами человека. У Бентиньо не хватало мужества спугнуть зловещую птицу. Он не смел пошевелиться, боясь, что малейшее движение вновь вызовет приступ безумия у затихшей матери. Так прошло много времени. Лежа на земле, он прислушивался к каждому шороху в комнате, но у него не было сил подняться. На ум приходили мысли одна мрачнее другой, одна мучительнее другой. Он теряет мать. И Бентиньо стал искать утешения: бог послал ему любовь Алисе. Он сможет жить даже здесь в Рокейре, жениться, обзавестись семьей. Нет, этого не будет! Ведь он брат кангасейро! Вспомнив об этом, он почувствовал себя связанным по рукам и ногам, окруженным со всех сторон опасностью. Как он будет жить с матерью, когда она в таком состоянии?

Медленно надвигалась ночь, окутывая все темнотой. Слышны были несмолкаемые голоса земных тварей, пугающий крик совы время от времени становился громче и заглушал звучавшие во мраке голоса. Бентиньо было страшно. А что если появится сейчас мать и со всей силой своего безумия набросится на него? Он вспомнил свои страхи в церкви Ассу у раки с мощами. О! Как жаждал он в этот момент дневного света, утренней зари! Он весь напрягся, чтобы не закричать, не броситься бежать. Но мало-помалу он собрался с силами, хотя холодный пот все еще покрывал его дрожащее тело, и попытался молиться. Вспомнил молитвы отца Амансио и стал, едва шевеля губами, читать «Отче наш». Однако молитва не приносила облегчения. Он шептал слова «Ave Maria», но мысли его были с матерью Жозефиной, здесь, на земле, и он не находил покоя. Не было молитвы, которая могла бы поддержать его. Тогда в отчаянии он припал головой к земле и вцепился в нее руками, всеми силами стараясь вернуть самообладание. Малейший звук, доносившийся из комнаты матери, казался ему криком. Он был не в состоянии определить, который теперь час. Шли минуты, тело его словно наливалось свинцом. Сейчас он хотел одного: чтобы все наконец кончилось, погибло навеки. Он вытянулся на земле, стремясь ослабить последний удар, и… заснул.