Кангасейро

С трудом привыкал Бентиньо к жизни, на которую толкнули его события в Педра-Бонита. Со дня расправы с паломниками душа его была в смятении. Он закрывал глаза, и перед ним вновь всплывали одно за другим события, в ушах опять гремели выстрелы, раздавались стоны, звучало пение литаний; дни, проведенные в дороге, голод, лишения — ничто не могло отвлечь его от мыслей, которые непрестанно возвращались к несчастьям, постигшим его родное селение. Сами они спаслись только чудом. Он вспоминал, как мать, словно окаменев, не замечала опасности, и, если бы он не заставил ее лечь на раскаленный песок, старой Жозефины не было бы теперь в живых. Наутро после катастрофы дым тлеющих хижин стлался по каатинге, как будто выжигали и выкорчевывали огромный лес. Даже издали, из-за валунов, за которыми они укрылись, было видно, как дым поднимается к небу и смешивается в вышине с облаками. Словно змеи, ползли они в глубь каатинги. Там, под сенью умбразейро, мать облегчила душу слезами, от которых у сына разрывалось сердце. В этот момент он страдал даже больше, чем во время зверств солдат в Педра-Бонита В этой изможденной старухе с ввалившимся ртом, с глазами, полными слез, катившихся по морщинистому лицу, была вся его семья, все, что осталось от родного дома. В тот злополучный день они уснули тут же у умбразейро под палящим декабрьским солнцем. Издалека, нарушая тишину сертана, доносились выстрелы — один, другой… Может, это Апарисио? А может, Домисио? Сопоставляя, связывая факты, Бентиньо восстановил картину событий и оценил положение. Он сразу возмужал, теперь он глава семьи и обязан довести мать до места, указанного ему старшим братом.

Увидев впервые Домисио среди кангасейро с обрезом и перевязью для патронов, сильного и неустрашимого, с злобно сверкающими, как у Апарисио, глазами и ожесточившегося, как старший брат, Бентиньо ужаснулся. Домисио — певец, робкий мечтатель, влюбленный в таинственную метиску из пещеры, — превратился в жестокого убийцу, подобно Апарисио, стал безжалостным, подобно деду из Аратикума. О том, как они добрались с матерью до Рокейры, страшно было даже вспоминать. Ужасные дни! Насмерть перепуганные, в изорванной одежде, голодные, они питались подаянием людей, протягивавших им из милосердия горсть муки или кусок мяса. Но были и такие, что, опасаясь гнева господнего, гнали их прочь, как только узнавали в них паломников, бежавших из Педра-Бонита. Весть о святом разнеслась по всему сертану и вызывала ужас. Те, что верили в святого, просили рассказать о событиях подробнее. Многие рыдали от одного упоминания о зверствах солдат. Другие поправляли Бентиньо, будто сами были очевидцами:

— Сынок, ты ничего не знаешь. Ты бежал и от страха ничего не видел. Святой не умер, нет. Солдаты расстреляли все патроны, но он ушел с Апарисио и уже собирает в другом месте паломников, чтобы свершить чудо. Пули правительства бессильны против него. Люди, что идут из Сеара, уже несут о нем весть в Серра дас Русас.

Ему хорошо запомнился разговор с повстречавшейся им в дороге старушкой. Он с матерью остановился под тенью умбузейро, чтобы переждать, пока спадет жара. В это время к ним подошла, опираясь на посох, какая-то старушка и, приглядевшись к матери, спросила:

— Странница, ты не из Педра-Бонита идешь?

Мать ответила «да», тогда старуха бросила на нее гневный взгляд и крикнула в исступлении:

— Последний тот человек, у которого не хватило мужества умереть вместе со святым. Будьте вы прокляты!

Синья Жозефина не стала с ней ссориться и только ответила:

— Сеньора, мы здесь потому, что так предначертал господь. Я принимаю это как искупление и живу в этом мире, ибо такова воля всевышнего.

Так как мать не сочла за обиду гнев старухи, та тоже смягчилась и заговорила о святом чудотворце. Она говорила о том времени, когда сертаны будут вечно зелеными, ручьи перестанут высыхать, горшки бедняков наполнятся молоком коров и коз и народ навсегда забудет о голоде. Все это свершится в день, когда посланец святого великомученика Себастьяна снимет заклятие и возвестит о чуде в Педра-Бонита, омытом кровью невинных. Она твердо знала, что все, кто сподобились увидеть лик святого, воскреснут для последнего воздаяния, для величайшего торжества всех времен.

— Мой сын Анаклето погубил свою жизнь в Жатоба и ушел в кангасо, теперь он в банде Апарисио… Говорят, Апарисио переправил святого в Сеара. Этот бандит обездолил весь сертан и губит сыновей добрых сертанцев. Анаклето был хорошим парнем, он провинился только один раз, в Жатоба! Мог явиться в суд, и полковник Касуса освободил бы его от наказания. Так нет же, ушел к этому мерзавцу Апарисио. Какая греховная тварь породила этого негодяя?

Старая Жозефина не ответила ни слова. Бентиньо пытался что-то сказать, но, взглянув на мать, сдержался. Позже, когда они остались одни, мать с горечью заговорила: