Каникулы в Чернолесье

Вероятно, луна ретранслировала наши песни на многие километры, как сотовая станция — радиосигнал. Потому что через минуту я услышал ответный призыв. Это был голос Майи. Я узнал бы его из тысячи.

Только теперь я понимал, о чем она поет, так же ясно, как она понимала меня. Вот странно: свою собственную песню я не смог бы передать словами так ясно, но это и не требовалось. Главное было знать, что тебя понимают. Что тебя любят и ждут и всегда рады видеть.

Об этом она и пела.

Мне стало так радостно, как никогда еще не бывало в человечьем теле. Вы никогда мне не поверите, но это именно так. Мои маленькие радости и большие обиды — эти глупые переживания вчерашнего школьника с хреновым аттестатом — испарились, как лужица воды на сковородке, а мое новое звериное счастье жгло меня изнутри. Я снова запел об этом, и мой голос звучал уверенно, как у взрослого — и то верно: я уже не был новичком. И еще: я победил Феликса, и получил самую красивую волчицу в стае, и она сама призналась мне в этом.

— Жди-дожидайся, — услышал я вдруг.

Я опустил морду и увидел в трех прыжках от себя желтые глаза Феликса.

Он снова прыгнул — и я снова увернулся. Это едва ли заняло хотя бы секунду, но в этот раз мне пришлось труднее. Тропа была неширокой, вокруг стояли деревья, и развернуться в воздухе уже не получалось — если, конечно, ты не хотел на бешеной скорости расшибить башку о ближайшую сосну. Я просто отскочил в сторону и замер.

Мы стояли нос к носу шагах в пяти друг от друга. Или враг от врага, так было бы правильнее. Однако Феликс стоял на моем пути.

— Ты не пройдешь, — сказал он тихо, но с ненавистью. — Ты мне надоел. Чертов лесник-недоучка.

Слюна капала у него из пасти. Это было не страшно, скорее противно.

— Я пройду, — сказал я.

— Тебе некуда идти. И незачем. Это я писал тебе в мессенджере.

— Ты написал «Феликс отдохнет»? Ну так и отдыхай.

Как видите, я снова стал смелым и наглым.

Он поскрипел зубами.

— Это она добавила, пока я не видел, — сказал он.

— Все равно врешь. Она только что говорила со мной.

— Это я попросил ее спеть. «Люблю, жду, чмоки-чмоки». Какая пошлость.

— Она не об этом пела, — возразил я.

— Да пошел ты… герой-любовник… нет, правда, проваливай. И отдай мне свою вялую розочку. Я передам Майке, так уж и быть.

Я тихо зарычал. Рычание у волка не слишком информативно. Оно — как молчание у людей — возникает, когда говорить больше не о чем.

Еще секунда, и я брошусь на него, знал я. Но об этом знал и он. И кто-то третий тоже знал об этом.

— Не двигайся, — сказал кто-то за спиной у Феликса. — Если двинешься — убью.

Мой друг Вик стоял там, в темноте, и снова я заметил, как красиво поблескивает его серебристая шкура в неверном свете луны. Мой друг Вик был очень быстрым, он был самым быстрым из молодых волков, пока в стае не появился я, и Феликс прекрасно знал это. И еще он знал, что Вик занимает самую опасную для него, Феликса, позицию, готовый вцепиться ему в шею сзади и сбоку, за пределами волчьего зрения, а если Феликс повернется, то ему в шею вцеплюсь я.

— Вот св-волочь, — произнес Феликс, покосившись на Вика. — Помесь финской лайки и эстонского валенка. Нашел себе русского друга? Хочешь с ним хлебать щи из одного корыта?

— Умолкни, — посоветовал Вик холодно.

— И не подумаю. Вы оба — ублюдки, полукровки. Вам вообще нет места в стае. Я предупреждал директора, но он сказал, чтобы я… — тут он притормозил, понимая, что сболтнул лишнее. — Одним словом, вы здесь не нужны. Можете убираться оба.

— Ты забываешь, что нас двое, — сказал я. — А ты один.

— Ну… — раздался еще один голос. — Это с какой стороны посмотреть…

Еще одна тень мелькнула за спиной Вика, и я понял, почему этот Феликс так долго и неуместно понтовался. Просто тянул время.

— Он уже не очень-то один, — проговорила Майя, выходя из темноты в пятно лунного света. Чтобы пройти, она толкнула плечом Феликса, и тот молча попятился.

— Привет, — сказал я, потому что не знал, что еще сказать, но она даже не ответила. Она как будто даже не смотрела в мою сторону. Опустила морду и принюхалась к нашим следам.

— У-у, — пропела она удивленно. — Наш Сергей сам научился превращаться? Я всегда говорила, что у него большой талант.

Феликс промолчал.

— Что это? — Майя тронула лапой розочку, сиротливо лежащую на земле. — Откуда это здесь?

— Наш пионер вез тебе цветочки, — сообщил Феликс, ухмыляясь. — Подумать только, какие нежности. Может, ему было бы лучше перекидываться в котенка?

Мне снова захотелось броситься на него, но Майя стояла прямо между нами. Даже больше того. Она припала на передние лапы и уткнулась носом в белый цветок.

— Ты не романтик, Феликс, — протянула она. — И потом, котятки бывают такие славные… ох! Что это? Чья это кровь на иголках? Конечно. Я же чувствую. Ты прижимал этот цветок к сердцу, мой маленький Сережик. Как мило.

Майя подняла глаза на меня, и я клянусь — в этих глазах светилась самая настоящая нежность, и я уже был готов все ей простить. Она была совсем рядом, и я мог лизнуть ее в морду, и даже уже высунул язык и зажмурился, но в этот миг произошло кое-что другое.