Каннибалы и короли. Истоки культур

Война как человеческая природа. Излюбленный способ антропологов избежать проблемы определения условий, при которых война будет считаться полезным или отвратительным занятием, заключается в том, чтобы наделить стремлением к убийству саму человеческую природу. Согласно этому представлению, войны происходят потому, что люди – в особенности мужчины – обладают неким «инстинктом убийцы». Мы убиваем, потому что подобное поведение продемонстрировало успешность с точки зрения естественного отбора в борьбе за существование. Однако представление о том, что война заложена в человеческой природе, сталкивается с затруднениями, как только мы обнаруживаем, что убийства не вызывают всеобщего восхищения, а интенсивность и частота военных действий чрезвычайно варьируются. Решительно непонятно, как можно сомневаться в том, что эти вариации вызваны культурными, а не генетическими различиями, поскольку резкие переходы от крайне воинственного к мирному поведению могут происходить в течение одного-двух поколений вообще без каких-либо генетических изменений. Например, современные наблюдатели утверждают, что живущие на юго-западе США индейцы пуэбло – это мирные, религиозные, неагрессивные и готовые прийти на помощь люди. А ведь ещё не так давно губернатор колонии Новая Испания заявлял, что именно эти индейцы пытались убивать всех белых поселенцев, которые попадались им под руку, и сжигали все церкви в Нью-Мексико вместе с теми священниками, которых им удавалось запереть внутри и привязать к алтарям. Давайте просто вспомним и о том, как поразительно – с точностью до наоборот – изменилось отношение к милитаризму в Японии после Второй мировой войны, или о внезапном превращении израильтян, выживших после нацистских преследований, в лидеров чрезвычайно милитаризованного общества – и мы поймём основное слабое место утверждения, что война является человеческой природой.

Очевидно, что способность проявлять агрессию и вести войны действительно является одной из составляющих человеческой природы. Но за то, как и когда мы становимся агрессивными, несут ответственность не наши гены, а наша культура. Поэтому для объяснения происхождения войн нужно ещё объяснить то, почему агрессивные реакции принимают специфическую форму организованного межгруппового поединка. Как предупреждал антрополог Эшли Монтегю [Montagu 1976], даже у тех видов, которые стоят ниже человека на эволюционной лестнице, убийство не является целью агрессии. Так что у людей нет ни влечения, ни инстинктов, ни предрасположенности к тому, чтобы убивать себе подобных на поле боя, хотя при определённых условиях этому можно с лёгкостью обучиться.

Война как политика. Ещё одно постоянно встречающееся объяснение войн заключается в том, что вооружённый конфликт является логичным итогом попытки какой-то одной группы защитить или увеличить своё политическое, социальное и экономическое благосостояние за счёт другой группы. Войны, утверждает эта теория, случаются потому, что они ведут к экспроприации территории и ресурсов, к захвату рабов или добычи, к сбору дани и налогов _{– «добыча принадлежит} победителю», – а все негативные последствия для побеждённых можно попросту списать на просчёты – таковы уж «превратности войны».

Это объяснение можно великолепно применить к войнам на протяжении письменной истории, которые прежде всего представляют собой конфликты между суверенными государствами. В таких войнах отчётливо прослеживается стремление одного государства повысить свой уровень благосостояния за счёт других – хотя глубинные экономические интересы могут прикрываться религиозными и политическими мотивами. Форма политической организации, которую мы называем государством, возникла именно потому, что она оказалась в состоянии вести войны, преследовавшие целью захват территорий и экономический грабёж.