Каннибалы

Дама в очках дернулась, все сидевшие за прямоугольным ведомственным столом повернулись, а докладчик послал неодобрительный взгляд поверх своего компьютера.

– Извините, – пробормотал Геннадий, вставая из-за стола. Телефон в его руке посвистывал и тренькал. На него глядели неодобрительно – как бы желая превратить в камень. Но Геннадий не окаменел, вышел.

В коридоре ему пришлось отвести трубку от уха – доносилось только «камни… камни… камни…» Потом пауза. Геннадий приблизил трубку к уху:

– Все будет, – заверил. – Просто небольшая техническая пауза.

Потом набрал Веронику. На том конце отозвалось недовольно:

– Але.

– Канифоль нужна. Человек беспокоится.

– Никуда я не пойду, у меня больничный до четверга.

– Очень жаль. Канифоль нужна сегодня.

– Я же сказала! Я на больничном! – заверещала Вероника. Но Геннадий уже нажал отбой.

Подумал. Написал смс звонившему: «В четверг ок?» Прилетело тут же: «ОК».

С облегчением вернулся в кабинет.

– Извините.

Но опять заверещал телефон. Опять пришлось встать. На этот раз Геннадий сказал:

– Родственник в больнице. – И прибавил по ассоциации: – Камни. В почках.

Негодование сменилось сочувствием. Все покивали, поцокали, покачали головами. Геннадий опять вышел.

– Рудольф Валентинович! – изобразил радость.

– Здравствуйте, дорогой. Как поживаете?

И не дождавшись ответа, впрочем отнюдь не потому, что Рудольф Валентинович приветствовал на английский манер, пригласил:

– Ждем вас завтра в гости.

– С радостью, – поддал в голос энтузиазма Геннадий. – Может, в пятницу?

– Сил уже нет смотреть на пустую стену над диваном. Природа не терпит пустоты, как вы знаете, – говорил Рудольф Валентинович через улыбку. Пока еще.

– Но…

– Завтра подошло бы идеально.

– Ох, завтра, боюсь, может быть немного неудобно. Я подневольный человек. Не совсем понимаю, в какое время меня завтра, если можно так сказать, выпустят из бюрократических когтей. До четверга я плотно занят. А вы с Мариной Викторовной наверняка…

– Нам – очень даже удобно, – перебил уже без улыбки Рудольф Валентинович. – У Марины день рождения. И картина должна быть на месте. Послезавтра.

Последнее слово хлопнулось, как бетонная плита, и Рудольф Валентинович повесил трубку.

Геннадий недолго стыл в объятиях паники.

– Ну, – лениво отозвалась на звонок Вероника. – Я легла поспать.

Геннадий услышал зевок. Не исключено, что фальшивый. Вероника поразительно умела выдавать фальшивые физиологические реакции.

– Дорогая, у меня хорошие новости.

Он услышал, что молчание на том конце было немного недоверчивым, но совершенно бодрым.

– Ты поправилась. Прямо сегодня.

– Не-а. У меня больничный до четверга.

– Ты заберешь канифоль и картину! Сегодня!

Геннадий вернулся в зал, где проходило совещание. Он чувствовал, что уши его горят. Все тут же уставились на него – немолодые, помятые жизнью лица.

– Простите, семейное.

Геннадий отодвинул стул. Кругами пошло сочувствие:

– Ничего-ничего… Бывает. …Ох, почки такая штука… У меня свекор тоже был на диализе… Главное, пусть скорее поправляется – родственник ваш.

Геннадия так тронула их отзывчивость, что на миг он сам поверил в родственника с камнями в почках. И даже нервно прижал пальцами глаза, – последнее, впрочем, он сделал искренне. У Рудольфа Валентиновича в собственности было несколько московских рынков, особенности этого бизнеса наложили отпечаток и на характер, и на манеру вести себя в конфликтных ситуациях.

Геннадий не хотел узнать, как именно.

15

– Слушай, Даш.

Славик закрыл за собой дверь гримерки. Даша скомкала пропотевший купальник, запихала в пластиковый пакет. Следом отправилось трико.

– Ты зря на Майю наехала.

– Я наехала?

– С ней не так все плохо.

– Ну не знаю.

– Послушай.

– У нее нет прыжка.

– Нет, – не спорил Славик. – Но можно натаскать. Чтобы выбрасывала ноги в шпагат. Будет казаться, что есть… Небольшой, – справедливости ради добавил он.

– И колени сухие…

– Ну, колени можно подзакачать мышцами… Сгибать и разгибать с резинкой.

Даша хмыкнула.

Но спокойствие Славика было не так просто разбить.

– Ты зря. Дай мне… ну не знаю… Полгода? – прикинул он. – К концу сезона она будет выглядеть приличнее.

– Не будет.

– Я с ней уже немного поработал – я вижу прогресс. У нее нет данных, но башка варит. И она реально старается.

Даша пропустила вторую часть сообщения мимо ушей. Так как первая поразила ее:

– В каком смысле – поработал?

– Позанимался.

– Не поняла.

– Ну. Мы немного посмотрели… вместе… на ее проблемы… Даш! Она все сама понимает! И отец ее тоже… Понимает. Там много работы, но…

– Погоди, – уставилась на него Даша. – Ты давал ей уроки? Где? Здесь?

– У них дома. Они специально освободили комнату большую. Специально настелили там пол, как в классе. Зеркало повесили, палку. Они очень ответственно к этому относятся.

– Ты что – давал ей уроки? У нее дома? Ты?!

Он неправильно понял выражение ее озарившегося лица.

– Я же знаю, что ты – за серьезное отношение к работе. Я им сказал, что у тебя нет времени. Что ты очень устаешь в театре… Даша, они это понимают!.. Но что ты, в общем, за.

– Ты сказал им, что я – за?

– А что? Ты против?