Каннибалы

Галя обернулась на пластмассовую коробку на стене – на лице проступил испуг.

– Может, репетиция уже кончилась? – запаниковала Риточка: – А мы не слышали!

Галя покрутила громкость. Донеслись какие-то голоса.

– Да не. Идет репетиция еще. Просто музыки почему-то нет. Болтают, наверное.

Риточка подхватила полный ящик.

– Галька, спасибо! Ты настоящий друг. Ну ладно. Помчалась. – Фальшиво пожаловалась: – Столько возни еще! Не то что с кордебалетом: оттрубила и поскакала домой. А тут…

У лифта Риточка притормозила – кнопка горела: занят. Риточка испустила тяжкий, но лицемерный вздох загнанной лошади. Потащилась на лестницу. Обратно – к груде выстиранной репетиционной одежды, которую до окончания репетиции надо было разобрать. Трико смотать. Купальники сложить. Кофты отдельно. Гетры по парам. «Ей без меня – никак».

17

Сцена театра Санта-Маргарита, как сообщил импресарио, была намного у`же московской. Прежде чем подписывать контракт, решили проверить, втиснется ли вообще обычный гастрольный набор (чуть-чуть старинной классики, чуть-чуть балетов Маэстро) в этот ящик.

Особенно беспокоились машинисты сцены.

Но и репетиторы нервничали: не перекосит ли мизансцены так, что их вообще невозможно будет узнать?

Деньги были – как выяснил Аким – не такие, чтобы за них можно было пережить любой позор. Порадовался в душе: не СССР на дворе, слава богу. Аким принадлежал тому артистическому поколению, которое еще помнило, как хлопались в голодный обморок советские танцовщики, как тащили с собой в чемоданах консервы и сухую колбасу, лишь бы сэкономить на гастролях крошечные валютные суточные.

Теперь все было иначе.

Теперь балет мог выбирать, куда ехать, а кому отказывать.

На черном линолеуме сцены налепили серебристым скотчем линии – обозначили границы сцены Санта-Маргариты.

«Поцелуй фавна» проходили, как говорилось, в полноги. Не прыгали, а шли или трусили рысцой, обозначая контур прыжков руками. Не вертели пируэты, а только показывали акцент: сначала скругляли руки перед собой – препарасьон, а потом палец вверх, как бы наматывая невидимую нить.

«Поцелуй фавна» Даша уже танцевала с труппой в Лондоне. Роль принцессы Ирмы знала еще по Питеру. Все было спокойно и знакомо. Только поглядывай время от времени вниз на разметку скотчем – чтобы не вылететь за пределы «сцены».

Даша чуть наклонила тело, как будто боком подныривая под невидимую преграду, одновременно скользнула носком в сторону, дала себе толчок. Остальное показала руками. Снова качнула тело как маятник. Вся комбинация сначала. Опять ноги поочередно выстрелили вверх. Потом третий повтор.

Только в девятнадцатом веке – веке многоактных опер и медленных железных дорог – хореографы могли тратить время на сцене так неторопливо: повторять простую комбинацию раз, другой, третий.

Даша обозначила конец фразы стреловидной позой в углу – где скрещивались две полоски скотча. За ее спиной тут же зашуршал, затопал, перестроился кордебалет. Поднятые руки образовали коридор. Музыка притоптывающими звуками стала приглашать балерину под эту арку.

Музыка звала. Арка зияла.

Аким уронил лицо в руки. Девочки в кордебалете не выдержали, сломали рисунок – стали оборачиваться.

Даша так и стояла в углу. Она смотрела на картину, что висела в углу, – декорация изображала дворцовый зал.

– Даша! – окликнул Аким.

– Когда я танцевала в Лондоне, картина была другая.

Девчонки в кордебалете начали прыскать и фыркать.

– Даш-ша…

– Я точно помню. А теперь ее нет.

– Даша! – рявкнул Аким, так что кордебалет вмиг заткнулся. – Хватит!.. Очень тебя прошу, – мягче добавил он. Отчеканил: – Здесь все артисты, все устают, все нервничают.

– Но…

– Все!.. Будь как все, не цепляйся к мелочам.

Даша подошла к самому краю сцены. Аким тоже подошел к самому барьеру оркестровой ямы.

Все смотрели на них. Никто не заметил болотный огонек в темном зале. Пряча экран телефона за спинкой кресла впереди, Вероника набрала Геннадию смс: «У нас проблема».

– Я цепляюсь к мелочам?

– Да, – отрезал Аким.

Кордебалет задохнулся от восторга: началось!

– Я думаю. Ты цепляешься. К мелочам.

– Но картина…

– Картина та же самая.

– Не та!

– Прошу тебя прекратить.

Даша взвилась.

– Я – по-вашему – вру?!

– Ты себя распускаешь.

– Я – истерю?!

Тишина была такой, что невозможно было поверить, что сцена полна людей, что в полутемном зале сидят репетиторы и артисты, которые тоже беспокоятся, как впишется «Поцелуй фавна» в уменьшенную сцену.

Каждое слово Акима доносилось отчетливо.

Недаром театр был построен так, чтобы хорошо в нем было еще и опере. Акиму даже не приходилось напрягать голос. Каждое его слово отчетливо обозначалось в воздухе. Все слышали все.

– Даша, ты в труппе недавно. А мы тебе все можем сказать: мы все понимаем. Мы уважаем великих артистов во всей их сложности.

– Я не…

Но Аким твердо продолжал:

– Маликова, например. Великая балерина. Гений. Но перед каждым выступлением она кричала на весь театр, что кто-то украл ее пачку.

Вера Марковна тут же закивала:

– Точно-точно. Было.

– Перед каждым выступлением.

– Я не нервничаю!