Каннибалы

Дверь в ванную была приоткрыта. Черная щель. Сам он ее так утром бросил? Не мог! Он бы закрыл. Вытер насухо поверхности, прикрыл дверь. У него во всем в порядок. Срач в любом доме – только от баб.

Степан ударил по выключателю. В потолке зажглись лампы-точки. И первым делом Степан увидел ногу – она торчала из ванны. Каблук сапога указывал на Степана, как палец.

В первый миг Степану показалось, что это та самая девчонка, которую он подобрал у театра. Из-за которой к нему пристал Конь в пальто. Но быть такого не могло!

И не было.

Степан подошел, чувствуя, как кувыркнулся желудок. Сглотнул горечь во рту.

Он не знал эту женщину. Или знал? Лицо было разбито так, что не сразу и поймешь. Рука висела под кукольным углом – сломанная. Ему ли не знать…

Намокший блондинистый парик казался каким-то морским гадом с щупальцами.

От звонка телефона Бобров взвился. Сердце екнуло. Но это был папа.

Папа никогда не звонит просто так. Поболтать, как дела.

Руки ужаса были ледяными.

И Степан заорал в трубку:

– Папа! Богом клянусь! Это не я!

Дюша Бобр услышал дремучий страх в голосе сына. Страх был сюрпризом. Ведь Скворцов пообещал, что все уладит. Не уладил? Не успел? Развел?

Бобр щелкнул зубами. Обижать его детей?..

– Папа! Я богом клянусь.

Бобр спокойно попытался выяснить, в чем дело:

– Так. Подбери сопли. Объясни толково. Не я – что?

– Я не… Я не… – захлебывался Степан.

Дюша почувствовал едкий вкус во рту – больной желудок сжался, выстрелил кислотой. Может, Скворцов ни при чем. Может, Степа зашел на этот раз туда, откуда отец его не выведет. Никакой отец не выведет…

– Не делал – что?.. Что ты на этот раз сделал?! – заревел отец.

– Колькой, Колькой клянусь! – крикнул Степан. – Я ни при чем!

И звонок сорвался.

Степан утопил кнопку телефона. Жал, жал, – через несколько бесконечных секунд экран погас. Скребя ногтями панель, Степан вылущил сим-карту. Бросил в унитаз. Ударил по смыву. Вода еще клокотала в фаянсовой чаше, а Степан был уже в спальне. Со стуком вырвал ящик шкафа. Схватил две «котлеты», стянутые резинкой: кэш «на случай ядерной войны», как шутил он. Сейчас было не до шуток. Запихал «котлеты» в глубокий карман. Возиться с ключом не стал – бросил дверь незапертой. Лифта тоже побоялся – перепрыгивая через две ступени, цепляясь рукой на крутых поворотах, потопал вниз по лестнице.

Глава 7

1

Дверь в квартиру Степана Боброва выглядела обманчиво хлипкой. Но Петр уже знал, что под деревянной обшивкой была сталь, как будто дверь вела не в квартиру, а в сейф. Петр позвонил. Услышал трель в квартире. Ни шагов, ни крика «входи» не последовало. Повинуясь наитию, Петр через полу своего пальто толкнул ручку. Не заперто. Он проскользнул в щель, оставил дверь приоткрытой. Свет с лестничной площадки выхватил очертания вешалки. Тишина не понравилась Петру. Он тихо прикрыл входную дверь. Дом был не такой, чтобы соседи могли сунуть нос. Но такой, что вызвать охрану – могли. Петру свидетели были ни к чему. Он ступал по темному полу. Оглядывался. Белые стены казались синими. Только прямоугольник света из ванной.

Если тебе уже случалось входить в квартиру, где лежит мертвец, ты знаешь, что там особая тишина. Петр чувствовал ее сейчас.

Он не верил в мистику или наитие. Но допускал, что наш самый глубокий мозг – тот подвальный, самый древний, что эволюционно достался от рептилий, улавливает пылинки информации: крошечные колебания запаха, температуры. И на светлом этаже сознания загорается красная лампа: тревога.

Мозг рептилии не ошибся.

Тело в ванне напоминало сломанный манекен.

Петр приподнял длинную влажную прядь. Волосы отделились от головы: парик. Лицо женщины было избито. Петр его не узнал. Не Ирина.

Петр вынул телефон, сфотографировал убитую.

У рептилий нет паники. Только инстинкты. А инстинкт – это четкое следование раз и навсегда установленному природой и отточенному веками порядку действий. Простое выполнение простой программы. Программа сейчас была проще некуда: исчезнуть к чертовой матери. До ручки в ванную он не дотрагивался. Но на всякий случай обтер и ее.

Петр выскочил на площадку и бесшумным призраком ринулся вниз по лестнице.

Телефон в руке запиликал. Петр глянул. Ответил на бегу:

– Пап, да?

– Занят? Перезвонить?

– У меня все хорошо. Потом, ладно?

На улице было сыро и тихо, лишь далекий ровный шум с Рублевского шоссе. Петр различил сочный звук шин – близкий. Внутренняя рептилия подала сигнал тревоги. Петр, не раздумывая, ринулся во двор, образованный несколькими многоэтажками – громады, усеянные теплыми оранжевыми квадратиками окон. Он не бежал, не брел – выдерживал обычную походку обычного гражданина с законопослушными планами на вечер. Он не думал ни о чем – весь ушел в слух. Слышал шипение шин. Машина ехала целеустремленно, но слишком медленно – водитель сверялся с навигатором и номерами домов. Судя по звуку, машина была небольшой, потрепанной. Иначе говоря, полицейской.

Она остановилась у подъезда Боброва.

Полицейская машина приехала по вызову.