А Вероника наметанным быстрым взглядом уже сложила все: и total look Гуччи, и красноватые глаза, и запах спиртного, а главное – кавалерию, которая сидела за столиком поодаль и ждала сигнала хозяина. Костюмы у всех были дорогие, золотые браслеты на запястьях – толстые, а взгляды – волчьи. Вероника громко кашлянула, грохнула стулом. Пнула ногой воздух под столом. Но Белова не поняла, не повернулась. Не заткнулась:
– С вами? В баню?
Мужчина был готов к альтернативам:
– Можем в сухую сауну.
Даша осмотрела его груди, обрисованные под дорогими лацканами, на пузо под дорогим итальянским хлопком рубашки. Брюнет почуял подвох. Но отступить не успел.
– Вы просто не знаете, каких красивых мужчин мы видим голыми каждый день, – изумленно констатировала она.
Если бы можно было провалиться вместе со стулом, то Вероника так бы и сделала. Но, к сожалению, не могла. Брюнет налился багровой кровью. Кунаки за столом поодаль переглянулись. Еще миг – и спрыгнут с тумб, рыча, хлеща себя хвостами. Счет пошел.
Мужчина отшатнулся. От неожиданности у него замкнуло провода в голове. Это выиграло пару секунд. А за пару секунд Вероника нашлась.
Ее улыбка стала еще наивнее и чище.
Она посмотрела прямо под кустистые брови. Видела красные жилки в глазах, закипающий в крови алкоголь, закипающее в зрачках бешенство.
Взгляд ее стал так же восторжен, как будто она открыла коробку, думая, что там конфеты, а нашла – колье с бриллиантами и сапфирами от Тиффани.
– Но вы – лучше их всех! – восхищенно произнесла она и прижала руку к груди, и тут же перешла в наступление:
– Так приятно. Просто нет слов. Когда такой человек, как вы… Такой, как вы… Такой серьезный, мудрый и щедрый, – с чувством заключила она.
Брюнет немного смутился.
– Я немного женат.
– О, не-е-е-е-т, – весело огорчилась Вероника. – Ну вот, всех настоящих мужчин уже разобрали… Что ж. Выпьем за ту прекрасную женщину, которой повезло, – кокетливо посетовала она.
Брюнет засмеялся. Щеки его снова стали обычного цвета. Звякнули бокалы.
– За женскую красоту и мудрость! – поднял свой брюнет.
Вероника ответила журчащим смешком.
– Надеюсь вас еще увидеть здесь.
– Я тоже!
Тот ушел довольный. Что-то сказал своим дружкам. Те закивали, заулыбались.
Вероника отпила из бокала. Приподняла в стороны локти – разлепила взмокшие от страха подмышки.
Белова глядела на нее во все глаза.
– Извини, – только и смогла сказать она. – Я думала…
– Да, – отрезала Вероника. Живот был сведен так, что в него, наверное, и шампанское не могло просочиться. – Но все кончилось хорошо.
На лице Беловой было смятение. И почтение, каким смотрят на укротителя тигров. «Идиотка», – клокотала Вероника, шипя:
– Даже если у тебя железные яйца, не обязательно греметь ими на всю Москву.
– В Питере…
– Здесь не Питер.
Но ссориться было нельзя. Вероника отпила еще шампанского. И как будто поменяла звуковую дорожку – голос стал медовым:
– Даш, слушай. Вот даже сегодня на репетиции.
– Мне…
– Послушай. Тебя в театре не то что не любят. Все понимают, какая ты молодец. Просто… Понимаешь, к тебе не совсем понятно, как подступиться. Вот и задирают.
– Да я…
– Нужно давать людям то, что они хотят получить.
– Все хотят разного.
– Все хотят того, что понимают. Просто будь немного понятнее.
Вспомнила, как ценятся в их профессии конкретные советы, посоветовала:
– Чаще улыбайся. Говори – мягко. Делай паузы. Будь помягче.
– Как ты?
Раскрыть рот Вероника не успела. Между ними воткнулся огромный цветочный веник. Официантка несколько откидывала спину назад, чтобы удержать в руках душистую тяжесть. Менеджер нес вазу. Вероника вынырнула из-за букета-монстра, поглядела в зал. На столик, где сидел с кунаками подвыпивший брюнет. На лице ее ярко просияло: «Нет, но… Я НИКОГДА такого не видела». Мужчины заулыбались, переглядываясь друг с другом. Брюнет послал ей воздушный поцелуй. Вероника приложила руку к сердцу, поклонилась. Опять грело солнце.
Вероника вернулась под защиту огромного букета, теперь загораживавшего их от зала. Сбросила с лица выражение девочки-конфетки.
– Как я, – просто и серьезно ответила она.
Белова внимала с уважением. Она ценила чужое мастерство.
Вероника приняла ее восхищение, с достоинством расправляла на коленях салфетку:
– Лаской, знаешь, тоже кое-чего можно добиться.
Им принесли заказанные салаты, официантка, старательно обходя букет-гигант, поставила тарелки.
От слова «гастроли» Борис вздрогнул. На долю секунды подумал, что он в театре, испытал ужас человека, который лег спать в кровати, а очнулся на кухне. Потом понял, что докладчик говорит о страховке картин. Успокоился, снова впал в полудрему.
Заседал попечительский совет Русской галереи. Везти на гастроли в Брюссель собирались русскую живопись начала двадцатого века.
Председатель – Авилов – весело подмигнул Борису: мол, спишь? – а я все вижу. Борис вяло улыбнулся. Подпер лицо рукой, якобы снова уставился в бумаги перед собой.