Каннибалы

Идя через коридоры с неприятно низкими потолками, Петр молчал: пусть сама говорит. Но и Белова молчала. Заговорила она, только закрыв дверь. Показала широким округлым жестом, рассчитанным на третий ярус:

– Садитесь.

А сама Белова присела на корточки, в несколько приемов сложив углы тела, как складывают столярный метр.

Петр опустился на диван, накрытый пледом. Слепо глядели погашенные лампы вокруг зеркала. Петр ощущал под задницей старые продавленные пружины и гадал, что бы это значило. Все выглядело напыщенным и театральным. Сейчас она скажет: вяжите меня, я убийца?

Белова повернулась к нему с пакетом в руках.

Петр разглядел кристаллы, камешки.

– Это винт? – улыбнулся он. – Нехило.

На долю секунды ее лицо окрасилось недоумением, но снова стало туповато-серьезным:

– Я ничего не выдумала. И не сошла с ума. Мой мозг здоров.

– Это хорошо, – поддержал ее Петр. «Мамочки. Чокнутая», – подумал. И даже на миг решил, что в пакете – правда метамфетамин.

Она зашуршала целлофаном, протянула.

Петр заглянул в пакет. Если и винт, то очень грязный. Полупрозрачное крошево напоминало мартовский снег в Питере, после того как в атмосферу перднул Токсовский завод.

– Что это?

– Канифоль.

Петр ответил равно тупым взглядом.

– Чтобы натирать туфли, – пояснила Белова. – Балетные, – добавила. – Только эта канифоль не натирается.

Петр поглядел ей в глаза. Не испуганные. Уверенные. Ожидающие. «Бля, психопатка», – подумал Петр.

– Почему вы мне это показываете?

– Потому что вы что-то искали в театре.

– Я искал не что-то. А кое-кого. Если помните.

– Конечно, помню. Девочку, да, – все так же прямо глядела на него Белова. – Я все помню.

– Тогда при чем тут это?

Белова отошла, словно время, которое ей требовалось для ответа, выражалось в пространстве. Заговорила:

– Сначала я подумала, что эту канифоль мне испортил кто-то из наших… Кто-то из артистов.

– Зачем?

– Чтобы я упала, – ровным тоном пояснила Белова. – Я не всем нравлюсь… Но потом мне действительно испортили канифоль. Действительно…

Она ни на миг не верила, что это сделала Марина.

– …Кто-то из артистов. Добавил в канифоль мыло.

«Пионерский лагерь», – подумал Петр, хотелось спросить: а зубной пастой лица друг другу по ночам у вас не мажут?

– Сочувствую. Но вы лучше расскажите все это не мне, а директору театра. Или кто там у вас босс.

– Нет, – твердо перебила Белова. – Это нужно рассказать именно вам.

Села напротив. Спина прямая. Колени почти уперлись в колени Петра. Она сцепила руки, положила на колени. Глядела ему в глаза. Говорила – и изучала, наблюдала. Он почувствовал себя, как работяга из сказки, которого поймала в недрах Хозяйка Медной горы, женщина-змея.

– Когда канифоль испортили во второй раз, я вспомнила тот первый случай, – она кивнула на пакет. – Он был странным. Я подумала… Если смысл в том, чтобы я упала… То зачем было сыпать мне в канифоль что-то другое, когда все знают, что можно просто добавить мыло? Зачем как-то специально корячится, если можно просто добавить мыло? Это ведь странно, да?

Петр пожал плечами:

– Я вот не знаю, что можно просто добавить мыло.

Белова кивнула, просияв:

– Именно! Потому что вы – тоже чужой. Не из театра. И тогда я вспомнила, что вы приходили и задавали странные вопросы про тот странный день.

Она опять выделила слово «странный». Петр вдруг принял ее точку зрения как разумную. Несколько секунд они смотрели друг на друга.

– Мне кажется, теперь я вас понял.

На этот раз говорил он искренне.

– Это, – последовал жест балетной принцессы на пакет, – …сделала девушка, которую вы тогда искали, – объявила Белова. – Я права?

Собственное умозаключение порадовало ее так же, как удавшийся пассаж в технически трудной вариации. Она не смогла сдержать торжества:

– Все обычно думают, что балетные тупые. Вы тоже тогда так подумали. Я видела по вашему лицу.

– Я ошибся. Вы очень умная, – безразлично отозвался Петр.

Он зачерпнул в горсть камешки из пакета.

– Можно света прибавить?

Белова поднялась. Включила лампы вокруг зеркала.

Петр потер между пальцами камешки.

– Зачем она испортила мою канифоль? Я же с ней даже незнакома? – Белова всплескивала руками. – Ее… попросили это сделать. Подослали?

Петр не ответил. Некоторые камешки в его пальцах крошились. Некоторые нет. Они были твердыми. Очень твердыми. Петр выбрал из горсти один. Подошел к зеркалу, провел твердым камешком по стеклу. Осталась царапина. Невероятное стало логичным.

Так вот почему Борис так всполошился, когда пропала Ирина. Она не пропала – она сбежала. И прихватила с собой нечто дороже, чем разбитое сердце. Желтые алмазы.

Прежде чем Петр успел затолкать изумление вглубь, Белова заметила выражение его лица в зеркале:

– Что это?

Петр опустил камешек обратно в горсть, посмотрел в свою ладонь.

– Не знаю.

Желтые алмазы, которые добывают в шахтах.

– Вы можете узнать? – выпрямилась Белова, как змея, поднявшаяся из травы.

…В шахтах, которые принадлежат компании Бориса. В Конго.

Значит ли это, что есть связь между побегом Ирины и гибелью Андрея в Конго? Какая?

Есть: Борис, вот какая связь.

Петр перевел взгляд на балерину: