Каннибалы

Он не переодевается в лифчик и чулки. Не ползает с резиновым кляпом во рту у ног Хозяйки. Не лупит сам. Не содержит гарем из юных провинциалок. Он просто любит баб. Как рыбак любит рыбу, а грибник – грибы. За постоянное ощущение пока неведомой встречи, которая поджидает впереди. За ощущение, что завтра будет лучше, чем вчера. Завтра будет что-то новое. И уже поэтому оно лучше всего, что было.

Борис в некотором роде – человек будущего. Он смотрит только вперед. На веер возможностей, на разбегающиеся в разные стороны новые дороги.

А Верка… Верка давно решила закрывать на все глаза.

Не осуждаю: твой выбор, ты его сделала. Уважаю. Но раз уж решила? – так закрывай! Я так считаю. А она нет. Перед Борисом всегда притворялась, что ничего не знает. Зато все всегда вываливала детям. Все обиды свои. С одной стороны, я ее понимаю: когда они с этим гондоном жили, с ее первым мужем, только Витька у нее и был единственным близким человеком, с которым можно поговорить и не сойти с ума. Но блин, мамаша! Ему же только шесть лет! В смысле: тогда было. Если не пять.

Ну и Ане она тоже душу изливала. Теперь уже Вите – и Ане. Как у папы опять новая женщина, как мама опять горюет, и так далее. Детки – мамины единственные друзья. У любого чердак малость покосится от такого детства.

Это было в‐третьих.

А сейчас – сама история.

Уж не знаю, зачем Аня тогда отца поговорить вызвала. Может, просто подростковые гормоны жгли ей мозг. Договорилась, что вместе поужинают в ресторане какого-то отеля, уже не помню: вроде и нет его больше. В Москве так быстро все меняется…

Но у Бориса на тот момент были поебушки с Наташей Ли. Моделью. Не телкой, которая просто называет себя моделью, чтобы не называться блядью. А настоящей моделью: плакаты, подиумы, вот это все. Причем в Париже, Нью-Йорке, Лондоне. Вот Бориса и повело. Ему нравятся известные бабы. Я это и по Беловой понял.

Но Белова, по-моему, страшная как атомная война. А Наташа…

Она, конечно, никакая не Ли. Просто оставила две первые буквы от своей русской фамилии с кучей «ш» и «щ», чтобы у западных агентов глаза не сломались и башка не взорвалась. Красивая баба. Нет. Дико красивая. Ушлая, главное. Очень Борису голову заморочила.

Как назло, именно в тот день Наташа, наконец, решила пасть. Уж не знаю, сколько Борису это стоило. Думаю, немало.

Как назло – конечно, для Ани. Потому что Наташа поманила пальчиком (или лучше сказать, трусиками), Борис помчался – и про Аню, про их ужин совершенно забыл.

Аня за столиком посидела, посидела, подождала. А потом вышла в окно.

Я там не был, подробности знаю от врача. Ну и от Веры, конечно. Вера любит жаловаться.

Хотя тут не плакать – тут петь надо было. От счастья. Этаж был невысокий. А внизу – тент террасы. Аня, конечно, приложилась об асфальт. Но не насмерть. И даже не сломала позвоночник. Она сломала ногу. Еще, кажется, у нее было сотрясение мозга и еще какой-то плевый перелом: ключица, кажется. Но пока это выяснили, Верины чувства можно представить.

Борис поехал в больницу, практически спрыгнув с Наташи. Свечку им я, безусловно, не держал. Просто ждал Бориса внизу в машине. Вместе мы ехали и в больницу. Он молчал и смотрел в окно.

Потом галопом понесся Вере навстречу. Лицо у нее было то еще. Она готова была его убить. Серьезно, думаю, их браку наступал конец. По Вере это видно было. У нее в ту минуту слово «развод» практически стояло в зубах.

Я еще удивился, что Борис не сбавил прыть. Лицо такое проникновенное, бля. Он прямо-таки летел к ней, как человек, которого жаждут видеть. Как Ромео к Джульетте.

И сказал ей… Быстро, как будто спешил заткнуть ей рот своими словами – пока лишнего и первой не сказала Вера. А сказал он ей примерно следующее:

«Верочка, мы сейчас работаем над тем, чтобы машину не показали в новостях, потому что там все плохо, но главное, бронированное стекло выдержало, а потом его уже подстрелила моя охрана, и ты же видишь, что со мной все в порядке».

Я так и охерел.

«Вот Петя подтвердит».

У меня челюсть реально упала до пола, вымытого с хлоркой.

Вера уставилась на меня. Но приняла выражение на моей морде за глубокий шок. То есть это и был глубокий шок. Но не от того, на что подумала Вера.

Она всхлипнула, схватилась ладонью за рот. И зарыдала – Борису уже в плечо.

Она теперь за него боялась больше, чем за Аню.

Я же стоял столбом, глядел на них обнявшихся и думал только: охуеть. Какой Борис… не мудак, нет. Какой – находчивый.

Потом я видел, как они стояли у постели Ани. Держались за руки. Пара супругов-голубков. А у меня в голове по-прежнему крутилось только одно: охуеть.

Если вам уже кажется, что я им немного восхищаюсь, то вы ошибаетесь: я им восхищаюсь по-настоящему. Именно поэтому считаю, что место ему – за решеткой. Он – зло.

А зло искореняется не злом. Не силой. Его можно победить только правосудием.

В нашей стране оно гарантировано не всем. Но Борису я правый суд обещаю. С моей лично стороны.

Для меня это теперь сугубо личное дело: собрать полную картину того, что случилось – с Андреем. Да и с Ириной тоже.