– Я что-то не догоняю. Вы уж извините, – Борис закинул ногу на ногу, а руки – на спинку стула: поза, которая должна показать, что он нисколько не нервничает, он их не боится. А взмокшие подмышки все равно скрыты пиджаком. А втянувшихся яиц все равно не видно.
– Господин Бобров – наш идеальный свидетель, – радушно глядел полковник Антонов на Дюшу. – Свидетель-феномен. С огромным стажем.
– Я знаю все – про всех, – деланно скромно потупился тот. От этой клоунады Борис испытал тошноту ужаса.
– Ну-ну, – холодно пригласил собеседников он. – Я само внимание.
– Вы, Борис Анатольевич, здесь скорее не внимание, а прямая речь.
– Не понял.
«Не говорить больше, чем тебя спрашивают» – зажегся в голове стоп-сигнал. И все-таки Борис сказал:
– С генералом Соколовым я почти не знаком. Ничего ценного сообщить не могу.
Получилось выразить даже и досаду по этому поводу.
– О господи, – чуть ли не всплеснул руками Антонов. – Ну вы тоже, не драматизируйте. Соколов – простой аппаратчик. Одной ногой на пенсии. Он больше никому не интересен. Что бы там ни обещало всему миру ФБР. Вот увидите, они еще поймут, что он их надул. Чтобы получить убежище и все остальное. Ничего у него нет.
Бобр скрестил руки, как бы собирая себя потуже:
– Я вот с ним вообще не знаком. Это кто такой?
Антонов и ухом не повел, обращался к Борису:
– В текущей ситуации враги нашей страны объединяются, и любая наша разобщенность может сыграть им на руку.
«А как же. В одной лодке. В одной горсти держим все яйца», – с непроницаемым лицом слушал его Борис. Антонов вещал:
– Ситуация требует от всех нас сплоченных действий. А вам даже и делать сейчас ничего не нужно. Ничего даже подписывать не требуется. Просто изложите, все, что знаете. Ясно, логично. Все детали не нужны. Только те, что проясняют мысль.
– Говорить буду я! – опять вырвался к рампе Дюша.
– Господин Бобров будет говорить, – подтвердил Антонов. И глядел так мягко, в глаза, как дедушка Ленин с портрета на первоклашек, когда маленький Борис думал: «Отпроситься в тубзик или нет?», – хотя ему не надо было в туалет, а просто хотелось сбежать: от училки, от жесткого края парты и стула, от одноклассников. И солгать этому мягкому взору было стыдно. Тогда. Сейчас – просто опасно.
– Где?
– Вы, ваше имя вообще никак фигурировать не будете, – заверил Антонов.
– Да где?!
Они посовещались одними глазами, Антонов дал добро:
– В Следственном комитете.
И Дюша склонился, уперся себе в колени:
– Слушай сюда. Такая штука тут. Я пою в СК. Как надо. Но мне надо знать что. Чтобы присел клиент – надежно. По делу. Чтобы никакой адвокат не подкопался. Потому что! Правду – не сборешь!
Борис тут же понял до сих пор таинственную неуязвимость Бобра для органов правопорядка. Он был «нужным кадром» с «огромным стажем». С его помощью вот уже много лет сажали тех, кого нельзя было оставить на свободе.
Борису показалось, что потолок двинулся на него. Пошел вниз. В висках стучало.
– У нас демократическая страна, – подтвердил Антонов. – Открытое судопроизводство. Подсудимый имеет право на защиту.
– А государство – на установление правды.
Борису на миг стало жутко – и вместе с тем его охватил восторг: огромная люстра уже была на одном уровне с ними – за самой спиной Антонова, за Бобром. Борис хорошо видел грандиозные складки ее чехла, казавшиеся мраморными. Люстра действительно двигалась!
От нее тянулся мощный трос. Потолок стоял на месте. В безопасной вышине.
Антонов и Бобр переглянулись. Обернулись, куда смотрел Борис. Изучили феномен.
– Круто, – признал Дюша.
– В театре всякое бывает, – не поддался Антонов.
В партере работяги в комбинезонах уже приняли гостью с поднебесья. Гулко перекликаясь, принялись совлекать с люстры чехол, высвобождать ее хрустальные ожерелья и серьги. Другие волокли к ней, стараясь не плеснуть, ведра с мыльной водой. Им не видно было, что в глубине одной из лож вообще кто-то сидит. Им было не до того.
– Но про Вострова же и так все известно, – возразил Борис. – Куда уж надежнее.
– Это да, – согласился Дюша. Откинулся на спинку, словно устраняясь из беседы.
Взгляд Антонова окрасился отеческой заботой:
– Я говорю про господина Авилова. Вы ведь его хороший знакомый, не так ли?
Бориса Петр нашел в его кабинете. Вид у него был замороченный.
– Привет. Есть новости.
Борис махнул рукой, приглашая. Показал жестом: дверь закрой.
– Давай.
– Знаешь, они не очень.
– Не нашел ее?
– Мне не нравится то, что я нашел, – предупредил Петр.
– Я привык к тому, что и мне не все в этой жизни нравится.
– Обожаю твой черный оптимизм. Но я правда в напряге. Ирина вышла из театра, поймала попутку, я узнал, кто был за рулем… Это последний человек, который ее видел. Пока что.
– Но этот человек за рулем, что он говорит? Ты узнал, кто он?
– Вот это мне и не нравится. У этого кадра долгая и мутная история с полицией. На него несколько раз пытались заявлять разные женщины, но каждый раз все разваливалось.
– Ну.