Каннские хроники. 2006–2016

Ступор у журналистов вызвало присуждение жюри во главе с французским режиссером Патрисом Шеро «Золотой пальмовой ветви» не «Догвилю», а ленте Гаса Ван Сента «Слон», по сути посвященной той же, что и «Догвиль», теме американского насилия, но в ином изводе и ином стилевом ключе. Режиссер целый час под аккорды «Лунной сонаты» гоняет камеру по бездушным пустынным коридорам и спортивным площадкам провинциального колледжа, чтобы эта стерильная пустота выплеснулась взрывом смертельной подростковой агрессии. Ван Сент пользуется своим излюбленным стилем гиперреализма, чтобы обнажить то, что на языке советской пропаганды называлось духовным кризисом общества потребления.

Фильм «Отец и сын» Александра Сокурова, показанный в этом же году, вызывает в Каннах смешанную реакцию. Так обычно и бывает с картинами этого режиссера, уже четвертый раз участвующего в каннском конкурсе и включенного в ареопаг «великих авторов» Жиля Жакоба. У него есть горячие поклонники, а жюри международной прессы – ФИПРЕССИ присуждает картине свой приз. Однако официальному жюри это кино, сделанное по жесткой авторской формуле, оказалось чуждо.

На следующий год фестиваль переживает сбой обычной программы. Звезды, конечно, появились на набережной Круазетт – и даже в большом количестве. И тем не менее Каннский фестиваль 2004 года остался в истории как событие не столько светское или даже кинематографическое, сколько политическое. Фестиваль, открытие которого до самого конца оставалось под угрозой срыва, сам стал орудием острой борьбы, сконцентрировавшейся на трех направлениях: новые имена против знаменитостей, молодые и экзотические кинематографии против Голливуда и Европы, левая Америка и Европа против Джорджа Буша.

Последний раз Канны так лихорадило в 1968 году, когда левые кинематографисты поддержали студенческие волнения и волевым порядком закрыли фестиваль. Об этом особенно часто вспоминали в 2004-м – когда профсоюз актеров и работников культуры резко выступил против социальной политики правительства, ударившей по их доходам. Прозвучали угрозы вообще сорвать фестиваль, а для острастки пикетчики заблокировали копии фильмов в парижском железнодорожном депо. И вновь протестующих поддержали радикальные кинематографисты, среди них участники официальной программы – французские режиссеры Аньес Жауи, Раймон Депардон и ветеран прежней заварушки неувядаемый Жан-Люк Годар.

В последний момент между властями, руководством фестиваля и профсоюзами был найден компромисс. 57-й Каннский открылся. Но конфликты не утихали. Дело дошло до рукоприкладства: демонстранты сорвали несколько рыночных просмотров, завязались нешуточные потасовки, одиннадцать человек пострадали, в том числе французский телекорреспондент, семеро были арестованы. Один из протестующих разделся догола, обмотал причинное место бумагой, вывел фломастером: «Fuck You Famous!» («К чертям знаменитостей!») и в таком виде продефилировал по Круазетт. Свидетельствую: на приеме в том же отеле «Карлтон» гости сами наливали себе шампанское: обслуживающий персонал бастовал. Утром по Круазетт прошла колонна демонстрантов из отеля «Маджестик». Ничего нового в требованиях: повышение зарплаты, улучшение условий труда. Но за этим стояло ощущение тотального недовольства: чрезмерная роскошь одних, жалкие возможности других.

На этом фоне не стала неожиданностью «Золотая пальмовая ветвь» для Майкла Мура за фильм «Фаренгейт 9/11» – откровенно публицистическое кино, направленное против политики Джорджа Буша и имеющее целью отобрать у него голоса на выборах. Главный компромат – бездарная «борьба с терроризмом», развязывание войны в Ираке и деловые связи Буша с семьей бен Ладена, с саудо-аравийским капиталом. Наверняка президент жюри Квентин Тарантино предпочел бы наградить другое кино. Однако он не мог не учитывать общей накаленной ситуации. Кроме того, Харви Вайнштейн, постоянный продюсер Тарантино, без которого бы «великого Квентина» просто не было, участвовал в производстве и дистрибуции «Фаренгейта». Так что приходилось выбирать между личным вкусом и корпоративным, даже общественным долгом. Победил последний.

Мура приветствовали как героя не только кинематографического фронта. Этот небритый, неухоженный толстяк-документалист стал поп-звездой, его встречали словно Мадонну. Вскоре он оказался едва ли не главным предвыборным оппонентом Буша. Так Каннский фестиваль второй раз в истории стал Меккой левого движения и реально повлиял на картину современного мира. Канны не были бы собой, мало того, они потеряли бы свой престиж и влияние, если бы фестиваль сделал вид, что не заметил предельно накаленной политизированной атмосферы сегодняшнего мира.